– Нет вообще ничего, что становится чем-то другим, – ответил саядо Ан. – Утро никогда не было ночью. Вечер никогда не был днем. Вы сегодняшний не были собой вчерашним. Смысл перерождений не в том, что одно делается другим. Он в том, что после вечера наступит ночь, а после утра начнется день. Точно так же за дурной жизнью наступает фаза страдания, а за хорошей – фаза радости. Это космический закон, который не обойдут никакие юристы.
Похоже, он просто не понимал, о чем я говорю.
– Но мне-то что, если радоваться и горевать буду уже не я? – повторил я. – Какая мне разница, если все это произойдет не со мной, а… Не знаю, с этим единым Мировым океаном?
– Океан един, – сказал саядо. – Но на одном пляже буря и шторм. А на другом – прекрасная солнечная погода. И все в один и тот же день. Даже если это произойдет не с вами, а с кем-то другим, как вы думаете, где лучше отдыхать?
– Кому лучше? – спросил я. – Я же именно об этом и говорю. Лучше всегда бывает кому-то конкретному. Кому будет лучше отдыхать?
– Мне кажется, – улыбнулся саядо, – лучше будет тому, кто на солнечном пляже. Разве нет? Вот вы – куда бы вы поехали?
Вроде монах, а какой скользкий собеседник.
– Туда, куда Родина пошлет, – пробормотал я мрачно.
– Хорошо, что вы так любите свою страну, – ответил саядо. – Но задумайтесь вот над чем – и при шторме, и при солнечной погоде рядом с вами всегда окажутся люди, для которых происходящее будет естественным и нормальным. Так уж устроен мир – при всем своем устрашающем идиотизме он выглядит вполне логично и осмысленно из любой своей точки. В нем полно противоречий и противоположностей, но все они в конце концов сходятся и оказываются одним и тем же. Чтобы понять это глубоко, очень полезно подолгу созерцать трупы на кладбище.
2.2 LAS NUEVAS CAZADORAS. ЖИЗЕЛЬ
Таня – босая, заплаканная, замотанная в желтое полотенце с пальмами – шла по осеннему лесу очень долго.
Она предполагала, что где-то впереди среди деревьев скоро появится станция, с которой можно будет вернуться в Москву на электричке, но космос все время откладывал это событие на потом.
Впрочем, Таню это занимало не слишком.
Сначала она не чувствовала вообще ничего, кроме холодного утюга, подвешенного к сердцу. Утюг качался в животе при каждом шаге, и от этих махов делалось так тошно и страшно, что другие чувства были не слышны.
Если бы можно было каким-нибудь простым и безболезненным способом – вот как гасят свет или спускают воду – прекратить эту жизнь, она сделала бы это без малейшего колебания. Но убивать здоровое тело было больно и трудно, и она даже не представляла, как к этому правильно подойти. Под поезд на станции она не хотела точно, а ничего лучше национальная культурная память предложить не могла.
Постепенно она стала ощущать боль в ногах – особенно когда наступала на мелкие острые ветки или спотыкалась о корневища. Иногда все захлестывала обида, и тогда она опять начинала плакать.
Слез было очень много, их приходилось вытирать черными от земли руками (не снимать же полотенце), и Таня догадывалась, что ее лицо стало совсем грязным. Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь ее видел, поэтому, заметив между стволами человека, она спряталась за дерево.
Это был грибник, лысый седобородый дядька в старом военном ватнике (только увидев этот ватник, Таня поняла, как замерзла). Грибник сидел перед своей корзиной боком к ней и заботливо перебирал мелкие остроконечные опята. Рядом на земле лежал худой старый рюкзак.
Заметив возле рюкзака воткнутый в землю нож, Таня испугалась. А потом подумала, что ничего страшнее люди с ней уже не сделают, и вышла из-за дерева.
Грибник поднял глаза.
– Ты чего, дочка, заблудилась?
Таня кивнула.
– Сама откуда? С Москвы?
Таня снова кивнула. Грибник поглядел на ее полотенце.
– Купалась?
Таня кивнула опять.
– А где купалась, помнишь?
Таня отрицательно покачала головой.
– А вещички твои где?
Таня мотнула головой куда-то в сторону и вверх. Грибник, похоже, не удивился.
– Тебе холодно, – сказал он. – На вот, хлебни…
В его руке появилась плоская стальная фляжка с красной эмалевой розой, обвивающей черный крест. Таня послушно взяла ее и сделала пару обжигающих глотков. Это было что-то очень крепкое и, скорее всего, самопальное.
– В общем так, – сказал грибник, – лезть в твои дела не хочу, но помочь тебе надо. Бери ватник и сапоги. А полотенце обернешь вместо юбки. Тут до станции меньше километра. На билет дам, а дальше сама.
– А вы в чем пойдете? – открыла наконец рот Таня.
– У меня в рюкзаке кроссовки, – ответил грибник. – Утром роса была, а сейчас сухо. Мне рядом, дойду. Одевайся.
Таня молча сделала как он сказал – только отошла переодеться за толстое дерево. Из обернутого вокруг бедер полотенца получилась вполне убедительная юбка годной длины, а сапоги оказались велики совсем немного.
– Где станция?
– Иди вон туда, – показал грибник. – Метров через триста выйдешь на дорогу, и направо.
– Спасибо, – сказала Таня без всякого выражения.
Грибник внимательно поглядел на нее еще раз.
– И вот что еще, дочка, – сказал он. – Я тебе телефон запишу. Как в Москву приедешь и оклемаешься, позвони. Спроси Жизелло.
– Сапоги с ватником отдать? – догадалась Таня.
– Это тоже. Но главное, тебе ведь помощь нужна. Ты почему здесь очутилась, понимаешь?
– Заблудилась.
– Ты не в лесу заблудилась, а в жизни, – сказал грибник. – Лес это видимость… И на меня ты не просто так вышла. Но я уже старый, помочь тебе не смогу. А вот Жизелло сумеет.
Грибник достал шариковую ручку и некоторое время рылся в карманах в поисках бумажки, но ничего не нашел. Тогда он оторвал от березы кусок коры и наполовину написал, наполовину прокарябал на нем какие-то слова и цифры.
– Не тяни, – сказал он. – Позвони, как приедешь. Потом ты в себя придешь, и думки заедят. А сейчас ты мертвая. И поэтому совсем новая и сильная.
– Спасибо, – без выражения ответила Таня.
– Жизелло поможет, – повторил грибник. – У него такой… Ну, как бы тебе сказать, тренинг специально для женщин. Ты не подумай только, что это обычное московское фуфлогонство. Там все по-серьезному.
Таня кивнула.
– Теперь иди… Вот тебе на электричку. На метро тоже хватит.
Только в электричке Таня поняла, что даже не спросила, как зовут ее спасителя. Она вынула из ватного кармана кусок бересты и прочла под круглыми большими цифрами:
жизелло от павла васильевича
