«Ничего, – думала Таня, чувствуя, как на глаза наворачиваются неостановимые слезы, – как-нибудь доберусь до станции. Переживем. А то нам жизнь до этого хуев не показывала… Хоть бы он наебнулся на своем вертолете, говно загорелое. Правильно на картошке девки говорили – мужики сволочи, а счастье в труде…»
1.3. FUJI-Ё СТАРТДАУН
Федор Семенович в халате и толстых хлопковых носках возлежал на кровати в своей океанической спальне. За прозрачной стеной темнело вечернее море. Над ним, словно сказочные лотосы, распускались отражения потолочных ламп.
Федор Семенович был простужен и то и дело срывался в хриплый кашель, проглядывая бумаги, которые ему одну за другой подавал стоящий рядом референт. Иногда он их подписывал.
Дамиан Улитин в белой бейсболке (все та же «SKOLKOVO SAILING TEAM»), шортах и желтой рубахе сидел на стуле, изучая украшающие спальню объекты искусства.
Особый интерес у него вызвали картины над кроватью.
Это были даже не картины, а скорее три тематически близкие фрески, ловко вписанные в габариты помещения. Дамиан встал и подошел к стене, чтобы разглядеть детали, заставив референта нахмуриться. Но Федора Семеновича это любопытство не обидело.
– Что, нравится? – спросил он.
– Очень, – сказал Дамиан. – Удачное расположение. Эротика вообще будит фантазию. Превращает кровать в такой, знаете, алтарь плотской радости. Эдакий патриархальный экспрессионизм – жестко, но честно. Подобное в наше время может себе позволить только весьма богатый и независимый человек… Плавучий оазис свободы.
Федор Семенович хмыкнул.
– Это что-то мифологическое, да? – продолжал Дамиан, прищуренно оглядывая фрески. – Виноград, колесница, руины… Похоже на «Триумф Вакха» этого… как его… Корнелиуса де Воса. Может, современная вариация? Как называется?
– Это триптих, – ответил Федор Семенович, подписывая очередную бумагу. – Харви Вайнштейн насилует Николь Кидман, Уму Турман и Натали Портман.
– Ах, – сказал Дамиан, – это Вайнштейн три раза. А я думал, Вакх в венке. Актрис-то я узнал… Кто автор?
Федор Семенович закатил глаза к потолку, вспоминая.
– Кажется, Дубосаров какой-то. Или Виноградский. Хэзэ, не помню точно. Это дизайнер заказывал. Спальня в стиле «Голливуд разбитых надежд». Говорят, модно.
– А скульптура – тоже Дубосаров? – спросил Дамиан, кивая в угол.
– Нет.
– Это кузнецы? – спросил Дамиан, подходя к скульптуре. – Или медведи бревно пилят? Чего это у них на висках мочалки какие-то?
– Прочитай, там написано.
Дамиан подошел к скульптуре, нагнулся и прочел вслух:
– «Голливудские евреи создают драматическое напряжение в коммерческих целях. Автор Неизвестный». Да, метко поймано, метко… Вчера как раз кино смотрел и думал. И что, правда неизвестно, кто автор? Или это в том смысле, что он малоизвестный?
– Нет, наоборот. Он как раз популярный. В определенных кругах. Оба слова с большой буквы – Автор Неизвестный. Это внебрачный сын Эрнста Неизвестного. Автор Эрнстович. Мама его специально так назвала, чтобы тег застолбить. На табличках круто смотрится.
– Стильно, – сказал Дамиан. – Такая сквозная кинематографическая тема во всем. Очень стильно и модно. И мама умная – могла ведь сынка и «Солдатом» назвать.
Федор Семенович отдал последнюю бумагу референту и тот, еще раз покосившись на Дамиана, вышел из спальни.
Дамиан уже изучал стоящее рядом со скульптурой кресло. У того были деревянные подлокотники в виде неприлично задранных женских ног в туфлях с длинными каблуками (на каблуки были насажены шампанские пробки). Еще две пары женских ног были ножками кресла – передние, обрезанные чуть выше икр, босо стояли на полу, а задние изображали коленопреклонение.
– Кресло тоже в стилистике?
– Тоже, – ответил Федор Семенович. – Автора не помню, а объект называется «Кастинг три». Я только обивку поменял, оригинальная из женских волос была. Их перманентом блондинили, и они чего-то вонять сильно стали.
– Время такое, – кивнул Дамиан.
– Наверно. А вообще удобное кресло. Садись, попробуй.
– Как-то боязно.
– Садись-садись. Разговор у нас долгий, ты че, стоять будешь все время?
Дамиан сел в кресло, осторожно откинулся на спинку, потом положил руки на подлокотники и состроил одобрительную гримасу.
– Да, комфортно.
– Когда мимо ходишь, о каблуки задеваешь все время. Я, видишь, пробки надел, чтобы не царапаться… А обивку старую из волос просто выкинул. Вандализм, конечно – стыдно.
Федор Семенович закашлялся.
– Где простудились? – спросил Дамиан, кивая куда-то налево. – Там?
– Там. Хоть солнце, а холодно.
– Ну какие у вас общие ощущения?
– Да никакие, – ответил Федор Семенович. – Ну да, детство вспомнил. Обидка и правда в душе жила. С тех самых пор хранилась. Отпустила немного… Но чтобы какой-то катарсис, как ты обещал… Или там помпейское счастье… Не, такого не было.
– Совсем не факт, – сказал Дамиан. – Совсем. Во-первых, мы редко способны узнать счастье. Мы его видим только ретроспективно. Во-вторых, мы не всегда осознаем и замечаем катарсис, если он происходит в глубоких слоях психики. Но есть косвенный способ все проверить.
– Как?
– Вот скажите, вы теперь про тот случай на картошке с какими чувствами вспоминаете? С теми же самыми, или другими?
Федор Семенович зажмурился, вглядываясь в свои глубины.
– С другими, наверное… Конечно с другими. Я теперь про тот случай вообще уже вспомнить не могу. Могу только про этот.
– Вот! – обрадовался Дамиан. – Вот это и есть самое главное. Это значит, что мы наложили, так сказать, заплату на подсознательную пробоину. И ваша психическая и духовная энергия уже не хлещет в пустоту, как последние двадцать или тридцать лет, а постепенно копится – и скоро откроет для вас новые двери восприятия. Вы высвободились из давнего психодинамического зажима…
Федор Семенович отхлебнул морса из хрустального стакана и поставил его на стол.
– Но у меня совершенно нет чувства, что я… Ну, чего-то добился, – сказал он. – Осуществил мечту, или в этом роде. Я даже не уверен до конца, что мне тогда именно этого хотелось… Ну, то, что я сделал. Так, мелькнула мысль. Может, и другие были, просто я забыл.
– Так в этом все и дело. Если вы эту мелькнувшую мысль запомнили на столько лет, случайной она не была точно. Не сомневайтесь. Для этого психоаналитики и нужны.
– И человека обидели, – вздохнул Федор Семенович. – Правда, двадцать тысяч дали… Ты ей дал?
– Дал, – ответил Дамиан, – у меня расписка.
– Она, – продолжал Федор Семенович, – между нами говоря, сама такая была, что… Постоянно в душу плевала. Но ведь сколько времени уже прошло.
