— Куда?
— Домой.
— Да нет у меня дома, — хмыкнула Алька.
Усмешка получилась такой безнадежной, что Сергей усомнился в первоначально поставленном Альке диагнозе. Нет, она не дура. Она все понимает. Понимает, что здесь придется нелегко. И все равно отказывается вернуться. Видимо, что бы ни случилось здесь, там было еще хуже. От кого она бежала? Кому понадобилось обижать этого синеглазого ребенка?
Сергей мысленно распрощался с недосмотренным сном про Елену. Господи, ну он ведь обычный человек… Ему сейчас хочется только одного — спокойствия. Но кто-то свыше решил, что спокойствие Сергею не нужно, и то и дело сыплет на его голову разные беды. Одна из которых — Алька.
— Но ты же где-то жила? — спросил он без надежды на избавление.
— Где-то жила… — Алька повела озябшими плечами. — Только это был не дом.
— А что? — Ч-черт, как холодно… И глупо. Ведь он знает, что лишь оттягивает неизбежное…
— Да так, хрень какая-то, — отмахнулась Алька. Не рассказывать же ему подробности… — Пойду я. Ты тоже иди. Либо замерз, наверное… На улице-то — не май месяц…
— Май — и есть месяц, — механически поправил Сергей.
Вероятно, он отпустил бы ее. Бросив на прощание парочку высокопарных фраз о том, как надо жить… Если бы не Алькины глаза. Бездонно-грустные, отчаянные, гордые…
А ведь она так и уйдет, не прося о помощи. Упорхнет, как белое облачко, и растворится в серой дымке смога.
— Пошли, — решился Сергей. Как в холодную воду упал. Не хватало только глаза зажмурить.
— Куда?
— Туда, — хмуро пробормотал Сергей. — На кудыкину гору, воровать помидоры… — вспомнил он одно из любимых маминых выражений. — Если хочешь со мной ладить, отучайся задавать глупые вопросы. И вообще, говори поменьше.
Алька врезалась в его жизнь, как самосвал в старенький «москвич». Сергей даже не предполагал, что может быть так тяжело. «Тяско», как выражалась сама Алька.
Он привык жить один, поэтому Алькино присутствие в доме его порядком раздражало. Она постоянно что-то напевала, и эти ее дурацкие песенки раздавались во всех углах трехкомнатной квартиры Сергея. Алька любила болтать, при этом невыносимо жестикулируя, часто говорила глупости и много спрашивала, совсем как ребенок. Ее коронное слово «почему» выводило Сергея из себя, и он бесился, иногда молча, а иногда вслух. Еще Алька обожала бразильское «мыло», от которого Сергей приходил в неописуемую ярость. Хорошо, что в доме было два телевизора и Сергею не приходилось смотреть это «мыло» вместе с Алькой, пускавшей слезу над каждым душещипательным моментом. Книгой, которую она читала на данный момент, оказалась «Джен Эйр» Шарлотты Бронте, и Сергей, в который уже раз наслаждавшийся Маркесом, только хмыкнул, поглядев на корешок Алькиного романа.
— То же «мыло», только вид сбоку, — объяснил он свой ироничный смешок.
Вопреки его ожиданиям, Алька не обиделась. И даже не оторвалась от книжки. Лишь посмотрела на него странным полупечальным-полунасмешливым взглядом, который привел Сергея в некоторое замешательство.
Еще Алька обожала переставлять предметы и наводить чистоту. Сергей имел свое представление о порядке. Он раскладывал вещи по самым невообразимым местам и всегда знал, что и где находится. Теперь же ему приходилось путаться в лабиринте схемы, которую упорно выстраивала Алька. Полотенце таинственным образом исчезало со шведской стенки и водворялось на крючок в ванной, записные книжки телепортировались со стульев на журнальный столик, тапочки перемещались из комнаты в коридор, а часы, обыкновенно лежащие на микроволновке, можно было полдня искать и найти на прикроватной тумбочке. Все это приводило Сергея в бешенство.
Достоинств у новой обитательницы его квартиры было мало: она оказалась внимательной слушательницей и любила запах ароматических палочек, которые постоянно курились в доме. Сергей питал слабость к ароматам — он всегда ассоциировал с ними людей и события. Алька, утренняя и утомительно-бодрая, ассоциировалась у него с палочками бергамота. Которые, кстати, нравились ей больше других.
Чтобы хоть как-то ускорить ее отъезд, Сергей решил помочь ей в поисках работы. Он накупил внушительную стопку газет и журналов с вакансиями и объяснил Альке, как нужно общаться с потенциальными работодателями. Ему казалось, что на этом его миссия закончена, но, как выяснилось, он глубоко заблуждался.
Алька звонила по очередному номеру:
— Я… э… работать хочу… то есть ищу… Э-э… Вы либо возьмите меня, наверное… Нет, не кончала… Нет, что вы, что вы… Конечно, работала… Да, официанткой. В кафе… Город Сосновка… Курской области…
Сергею хотелось и смеяться, и плакать. Он живо представил себе реакцию какой-нибудь ухоженной мадам на другом конце провода. Вряд ли Алька могла пробудить в потенциальных работодателях что-то, кроме скептичной улыбки. Кто возьмет на работу полуграмотную девчонку? Окающую и гэкающую официантку из какого-то богом забытого городка?
На шестой Алькиной попытке договориться о собеседовании — предыдущие пять с треском провалились — Сергей не выдержал. Не дождавшись конца разговора, он вырвал трубку из ее рук и закричал:
— Ты либо тупая наверное?!
Альке показалось, что с потолка сейчас посыплется штукатурка. Взгляд у Сергея, и без того хмурый, стал совсем волчьим, свирепым. Она испуганно вжалась в кресло, на котором еще секунду назад сидела свободно, положив ногу на ногу.
— Убери глаза — страшно, — только и смогла пролепетать она.
— Дура! Нужно говорить — не смотри так на меня! Где ты собираешься работать, если даже говорить не умеешь?! Да тебя и официанткой не возьмут, постесняются в зал такое пускать! Будешь мыть посуду за три копейки, и ни на какую комнату тебе не хватит!
Алька почувствовала страх и негодование одновременно. То же самое она испытывала, когда Санька набрасывался на нее с руганью. Ей хотелось встать и уйти. Но идти некуда. А плакать бесполезно. В волчьих глазах Сергея не появилось бы ни капельки сочувствия, а она опозорилась бы еще больше. Алька закусила нижнюю губу и молча слушала Сергея, изо всех сил пытаясь его не слышать. Не получилось. Грязь, которая лилась на нее, как из ушата, перепачкала уши и лицо. Алька слишком много вытерпела, чтобы смолчать и утереться.
— Сам ты дурак, и мозги у тебя картонные! Нечего на меня орать, я не кукла какая-нибудь! — Алька вскочила с кресла и принялась энергично жестикулировать, объясняя Сергею, кто он такой и в какую сторону ему идти после всего того, что он ей сказал.
Выслушав минутную тираду, сопровождаемую фейерверком жестикуляции, Сергей неожиданно успокоился. Он разрядился, выплеснул на Альку всю злость и теперь чувствовал себя намного лучше. Она живет в его доме, смотрит дурацкие сериалы, задает глупые вопросы… Бог знает чему улыбается, просыпаясь… Выводит его из себя своей идиотской страстью к перестановкам… Так почему он должен молчать, когда все это уже закипело и рвется наружу?
