– Потому что тоже родился в Горьевске? – спросила Катя.
Вакулин обернулся к ней, на его грязном избитом лице отразилось недоумение.
– Потому что он был ее племянник! Племянник Марии… Она же… она так много знает о всей этой здешней оккультной белиберде, о Казанском, о его семейке, о его воспитании, его сумасшедшей бабке и чокнутой мамаше, которые клялись и божились, что они потомки Шубниковых и Бахметьевых. Я ожидал, что смерть Макара заставит Молотову развязать язык и порассказать вам все, все о нем! Я ждал, что она утопит его, что вы окончательно уверитесь в его виновности и посадите его! Но она… как нарочно… она была не в себе! Она вдруг ни с того ни с сего ополчилась на судью и помчалась к вам обвинять в убийствах его, а не Казанского! И я решил, что все пропало, что я проиграл. Но тут вы Казанского арестовали! И на этом все бы закончилось. Но вдруг вмешалась эта пьянь подзаборная! Маргоша! Оравшая на весь город про доказательство его полной невиновности!
– Как дом из песка, – сказал Гущин. – Вы все строили, строили, а он рассыпался в прах. И вы все убивали, Вакулин, убивали. Не проще ли было пойти к Казанскому и прикончить его одного – раз вы так его ненавидите?
– А вы бы сразу пришили мне убийство из мести, потому что весь город знает, что это он, Казанский, меня разорил, отнял у меня фабрику и башню.
– И часы? – спросил Гущин.
Но в это время к дому подрулила машина с оперативниками и патрульными, воя оглушительной сиреной. А за ней – еще одна.
Темный палисадник сразу наполнился сотрудниками полиции. И Гущин прервал свой допрос.
Оперативники окружили Вакулина и повели к патрульному «Форду».
– Ох, да у него вся куртка спереди в крови! – тревожно воскликнул один из них. – Вы ранены?
Гущин выхватил у Кати фонарь, осветил Вакулина с ног до головы.
– Это не его кровь.
Он направил свет на капитана Первоцветова, привалившегося к капоту внедорожника. И в желтом луче они увидели, что его черная толстовка вся раскромсана, а под ней…
– Парень, ты что это? – Гущин как на крыльях подлетел к нему. – Ты чего? Ох, крови-то сколько… Да ты что молчишь?
– Нормально все. Это порезы.
– Ну-ка пойдем со мной! Сейчас же в больницу, держись за меня, за шею!
– Да нормально все, полковник. – Первоцветов отпихнул его от себя. – Ну, порезал меня ножом там, в доме… Наука мне – в следующий раз не открываться. Я потом съезжу в травмпункт. Сначала надо все здесь и в ОВД закончить.
– Какой потом? Какой ОВД? Ты чего… ты опять за свое? Назло нам… ей… хочешь кровью тут у нас на глазах истечь? Анфиса Марковна, да скажите ему хоть вы…
Анфиса стояла в тени, у машин.
В телевизионных мелодрамах, в любовных романах обычно в этот момент рушатся все преграды. Горячая кровь топит лед. Прощают смертные обиды. Героиня бросается к раненому смельчаку и снова, снова, снова спасает его силой вечной любви. И так до бесконечности, до оскомины…
Ничего не произошло.
Анфиса не тронулась с места. Не подошла к капитану Первоцветову. Не произнесла ни слова.
Катя подумала, что ее лучшая подруга изменилась там, на Башне с часами, так, что уже никогда не будет прежней Анфисой.
Неизвестно, что подумал обо всем этом капитан Первоцветов.
Он снова оттолкнул от себя Гущина.
– Не надо меня представлять тем, кем я в ее глазах не являюсь! Я сам о себе позабочусь! И помощи мне никакой от вас не надо!
– Пулей в больницу! – заорал на него полковник Гущин. – Или черт… Снова у меня дождешься – под замок посажу! Под арест! Псих строптивый! Навязался же на нашу голову!
Он сграбастал капитана Первоцветова чуть ли не в охапку, затолкал на переднее сиденье своего внедорожника, плюхнулся за руль и газанул так, что машина сшибла остатки хлипкого забора.
Катя и Анфиса остались в темном палисаднике улицы Труда.
Во дворе сновали оперативники, один копался в приборном электрическом щитке у сарая – Вакулин там что-то отключил пред тем, как забраться в дом.
И вот свет на крыльце вспыхнул. Они увидели Марго Добролюбову. Анфиса медленно направилась к ней.
Катя смотрела на пепельное утреннее небо.
Странно, но сейчас, в этом хаосе, ей хотелось лишь одного: чтобы день наконец-то выдался солнечным.
Глава 49
Пасмурно
Но день выдался пасмурным. И следующий день тоже.
При обысках в доме, офисе и отеле-ресторане у Александра Вакулина были найдены две важные улики. Связка ключей от фабричных корпусов и башни – все это сохранилось у него со времен реставрационных работ, а городу при расторжении контракта он передал дубликат.
В багажнике его машины были найдены следы крови и несколько тканевых волокон, тоже окровавленных. Экспертиза ДНК подтвердила идентичность крови Макара Беккера.
При предъявлении этого доказательства Александр Вакулин нехотя пояснил, что использовал тряпку из старых спортивных штанов, которые намочил в крови Макара после того, как нанес ему удар по голове, и при помощи этой тряпки оставил те следы якобы волочения на ступеньках лестницы и на площадке башни. Про порог он в суматохе позабыл. А тряпку убрал в пластиковую сумку и бросил в багажник. Но, видно, сумка там протекла.
Он сказал, что встретил Макара Беккера у фабрики – видел его там накануне, гонявшего по лужам на велосипеде. Предложил подняться на башню, взглянуть на место, о котором столько разговоров в городе, изнутри. Похвастался: мол, отдел культуры выдал ему ключи для осмотра помещений – есть вероятность, что контракт ему все же вернут, так как город не хочет больше терять деньги от простоя зданий. Паренек на это купился и с радостью полез в заготовленную ловушку.
Сказав все это, Александр Вакулин добавил: «Я сожалею, что так вышло, сожалею о его смерти».
Очень лаконично. О своей прежней обожаемой любовнице Марии Молотовой он на допросе не упомянул ни разу. О своей весьма поспешной и безрассудной попытке разделаться с Маргаритой Добролюбовой, опять же очень лаконично, пояснил, что хотел найти и забрать улику невиновности Андрея Казанского, о которой та растрезвонила на весь город. А потом задушить Маргариту, подтащить ее к обогревательному котлу и газовой колонке и по максимуму открыть давление, чтобы дом взорвался. Мол, пьяница сама в алкогольном угаре за котлом не уследила, как многие и боялись.
Катя смотрела на него и снова думала о том, как они увидели его впервые в «Горьевских далях» – вроде как полупьяного, осипшего, красного как рак, в банном халате, в окружении шлюшек с бокалами шампанского. Этакого горьевского простеца-самородка, выбившегося в люди, нажившего капиталы и столь быстро все потерявшего по чужой прихоти. Купчик… А купчик-то оказался тонким психологом и расчетливым безжалостным убийцей-мстителем.
