Фарен на минуту исчез в доме и вернулся оттуда с чертежом в руках. Сложенный несколько раз, помятый, потемневший от времени листок умещался у него в ладони. Он взял Эмити за руку и вложил его в нее.
– Я знаю, Уайт сказала, ничего не понадобится, но я все-таки решил дать тебе это.
Она развернула лист. На нем было изображено незнакомое ей созвездие.
– Ты его придумал?
Он покачал головой:
– Это одно из Безымянных.
Она вертела рисунок в руках, разглядывая его с разных сторон. Звезды не складывались в какой-либо определенный образ. Ноктюрнианцы делили все созвездия на свои и чужие. У своих были названия – такие как Фарен или Гьюрхай – а остальные были Безымянными, потому что ноктюрнианцы считали, что не имеют права давать им имена. Эмити это всегда было непонятно: если вы не знаете, что означает какая-то кучка звезд, то разве можно считать ее созвездием? Откуда вы знаете, что это созвездие, если оно принадлежит другому народу, с которым вы никогда не разговаривали об этом? Но ноктюрнианцы откуда-то знали.
– Зачем ты его начертил? – спросила она.
– Потому что это созвездие – твое.
Он взял у нее листок и повернул его правильной стороной. У созвездий нет верха и низа, но в нижнем углу чертежа было написано ЭМИТИ.
– Я нашел его несколько лет назад. Еще до того, как явился Страж. Конечно, на самом деле оно называется по-другому. К сожалению, не могу сказать тебе его настоящее имя. Но я подумал… один раз можно сделать исключение.
Она снова посмотрела на рисунок.
– То есть… ты нашел мое имя в созвездии?
Ноктюрнианцам было легко сделать такое – они получали имена в честь звезд. Но она оказалась связана с одним из Безымянных… Означало ли это, что она происходила из тех, которому принадлежало это созвездие? Может быть, ей удастся обнаружить свои корни, если она узнает его значение?
Он нашел ее в созвездии.
У Эмити перехватило дыхание. Она обхватила Фарена за шею. Он обнял ее, запустил руку в волосы и прижался губами к шее.
– Я вернусь, – прошептала она. – Я вернусь, обещаю.
Глава 43
Я гуляю с Дэйви каждый день. Сижу на скамейках в парке и слушаю пение птиц. Хожу смотреть, как тренируются братья в игре в соккер. Помогаю родителям по дому, потому что, как выясняется, мамина йога, совмещенная со складыванием одежды, действительно расслабляет. Особенно в сочетании с новым лекарством от тревоги.
Мой доктор называет это лето летом открытий, и первое, что я обнаружила, – мне нравится проводить время вне дома. В парках, в лесах, у озер, за городом у кукурузных полей. Уоллис берет меня туда, где его папа играл в футбол, – это большое открытое поле посреди ничего, окруженное деревьями. Поблизости нет дорог или магистралей и нет линий электропередач. Тишина здесь такая, что кажется неестественной. Я мгновенно влюбляюсь в это место.
Прошло два месяца, и я думаю об Уэллхаусском повороте ну, может, раз в два дня. Эта мысль по-прежнему присутствует, но она уже далеко не так серьезна – серьезность то появляется, то исчезает.
Я езжу туда только по несерьезным дням и только с Уоллисом. Мы стоим на вершине холма рядом с крестом и «подношениями». Я убрала камень, который положила среди них несколько месяцев назад; а Уоллис взамен оставил футболку, когда-то висевшую на его стене. «УОРЛЭНД 73» трепещется на кресте на легком летнем ветру.
Уоллис начинает ходить к своему доктору. Он мало что рассказывает мне о визитах к нему, только об упражнениях, которые должен делать, чтобы научиться разговаривать в присутствии незнакомых людей. Он должен выкладывать доктору о своем папе и обо всем, что поведал мне в своем письме, но мы с ним об этом не разговариваем, и я думаю, так оно нормально. А говорим мы о том, что осенью он поедет в колледж, где его основной специализацией будет бизнес, а дополнительной – писательство. Говорим о том, как будем видеться с ним, когда он уедет. А также о новых главах, которые он дает мне, о его собственной книге, которую он потихоньку обдумывает.
Идем повидаться с его друзьями. Он много говорил с ними с тех пор, как правда вышла наружу, а я нет. Меган, как я и подозревала, самая понимающая из всех. Лис просто крайне взволнованна тем, что знакома со мной. Чандре потребовалось некоторое время, чтобы потеплеть ко мне, а потом она разволновалась по поводу того, что я видела ее рисунки. Коул отходил дольше всех. Мы сидим за нашим столиком в «У Мерфи», и он почти целый час наблюдает за Уоллисом. Поняв, что тот не собирается вышвыривать меня пинками из магазина, Коул смотрит на меня и говорит:
– Ну. Да. Думаю, это очень прикольно.
Не знаю, могут ли они быть моими друзьями после всего этого, но, надеюсь, могут.
Уоллис уговорил моих братьев начать играть в футбол. Мама с папой присоединились к ним, потому что любой вид физической нагрузки для них – маленькое счастье. Поначалу было немного странно смотреть, как они играют, и впервые в жизни понять, что они делают это забавы ради. Для них это не наказание и не способ убить время. Это делает их счастливыми, так же как меня делает счастливой рисование.
Еще более странно дело обстоит с Уоллисом, потому что слышать, что он любит играть в футбол, – это одно, и совсем другое – видеть, как он играет. У него это здорово получается, что кажется несправедливым. Как один и тот же человек может быть так талантлив в двух совершенно разных областях? Как так получается, что он одинаково любит футбол и писательство? Но для него это не вопрос предпочтений и выбора, он не проводит границы между спортом и творчеством.
Они подговорили еще несколько соседских ребят, и через какое-то время стали играть каждую неделю. Однажды в августе я гуляю с Дэйви рядом с площадкой, где это происходит, и слышу, как Уоллис кричит на все поле.
Я не сразу поняла, что это он, потому что никогда не слышала, чтобы его голос был таким громким и был слышен издалека. Но он приложил одну руку ко рту, а другой указывает направление для нескольких игроков, среди которых присутствует и Люси – она убедила ребят принять ее в команду и переплюнула всех их.
Останавливаюсь, чтобы посмотреть. Мимо пробегает Черч и видит меня. Подбежав к Салли на другом конце поля, толкает его локтем в ребра и показывает головой в мою сторону. Я вежливо притворяюсь, что ничего такого не замечаю. Затем Салли получает мяч, они передают его друг другу и бегут по полю, огибая других игроков – я даже не знала, что правилами такое разрешено, – пока не достигают изображающих ворота мусорных баков на другом конце площадки. Уоллис что-то кричит им, а они, празднуя заработанное очко, неистово отплясывают какой-то дикий танец.
Он ставит их в линию. Мяч теперь у другой команды, у квортербека. Уоллис прорывается через линию соперников и бросается на парня.
– ВАЛИ ЕГО! – кричу я.
И мой парень, и квортербек в шоке оборачиваются в мою сторону, но Уоллис не успевает затормозить и врезается в игрока. Оба падают на землю.
