– О, черт побери! – говорю я, когда наконец смотрю на часы. – Почти четыре. Они должны быть там к половине пятого.
Рывком встаю с кровати, ожидая, что он тоже вскочит или по крайней мере уберет руку. Уоллис не делает ни того ни другого. Он отбрасывает меня назад. Он сидит спиной к стене, улыбается своей почти незаметной улыбкой и отказывается отпускать меня.
– Ну хватит тебе, – смеюсь я, стараясь сдвинуть его с места. – Нам надо ехать.
Висну на нем всем телом. Я уже почти сижу на полу, а он и не шелохнется. А потом меняет положение рук и поднимает меня вверх, обратно на кровать. И смеется при этом.
– Я серьезно!
– О'кей, о'кей. – Он отпускает меня.
– Мне нужно переодеться.
– Я подожду за дверью.
Что он и делает. Я надеваю те джинсы, которые сидят на мне лучше всего и совсем новую рубашку. А сверху, разумеется, толстовку. Салли и Черч со своим снаряжением уже ждут у входной двери. Уоллис спускается по лестнице, и между ними завязывается разговор. Когда я тоже иду вниз, Салли, глядя на меня, говорит:
– Пошевеливайся, Эггз-Бенедикт! У нас мало времени.
– Заткнись!
Салли и Черч запихивают свои долговязые тела на заднее сиденье автомобиля, Уоллис садится рядом со мной.
– Вы там без фокусов, – предупреждает Салли.
– Ага, – добавляет Черч. – Если я увижу чью-то руку на соседнем сиденье, я по ней шлепну.
– Шлепнешь? – удивляется Салли. – Если я увижу чью-то руку на соседнем сиденье, то отрублю и сожгу ее.
– Заткнитесь. – Молюсь о том, чтобы волосы скрыли мои покрасневшие щеки. Не собираюсь вступать с братьями в спор по поводу их идиотского неподобающего поведения, пока у меня в машине Уоллис. Включаю радио, станцию с безумным альт-роком, который они обожают, и скоро мальчики забывают о нас.
Мы с Уоллисом вышагиваем по периметру спортивного комплекса все те два часа, что Салли и Черч тренируются. Он практически пуст, так что Уоллису нет нужды писать, но разговаривает он очень тихо. Мы не держимся за руки. Только вот костяшки его пальцев постукивают по моим, словно он пытается передать мне сообщение при помощи азбуки Морзе.
– Сюда ездит моя сестра, – говорит он. – На занятия теннисом.
– Младшая сестра или старшая?
– О, конечно, младшая. Единственные физические упражнения, на которые способна Берн – это дрессировка собак. А Люси любит теннис. И баскетбол. И большинство других видов спорта.
– Похоже, у тебя хорошая семья.
– Я их люблю. Они хотят познакомиться с тобой.
– Разве мы этим не занимаемся? Не встречаемся с членами семей друг друга?
Он пожимает плечами:
– Только если ты этого хочешь.
– Не знаю. Но, думаю, это будет справедливо. Ты же был представлен моему семейству.
– Ты к ним плохо относишься?
Теперь моя очередь пожимать плечами.
– Это как-то странно. Вроде я знаю, что они любят меня, знаю также, что по большому счету мне не на что жаловаться, но они вечно пытаются заставить меня делать вещи, которые я делать не хочу. Каждый раз, когда мы сюда приезжаем, мама или папа пытаются убедить меня записаться в какой-нибудь новый спортивный клуб или команду. Если я общаюсь по телефону с тобой или с моими друзьями онлайн, они считают, будто я игнорирую их, или отношусь с неуважением, или еще что придумают. А на самом деле у меня разговор в разгаре. Если ты увидишь, что два человека разговаривают друг с другом лицом к лицу, ты же не будешь прерывать их или заявлять, что они ведут себя неприлично, верно?
– Нет, конечно же, нет.
– Разумеется, я знаю, что все подростки твердят, что родители их не понимают, но они действительно их не понимают. Не вина моих родителей, что они появились на свет на два с половиной десятилетия раньше меня, но что, им лень спросить, чем я занята, и только потом уж решать, бессмысленно мое занятие или нет?
– Может, они боятся, что ты рявкнешь на них, если они поинтересуются тем, что ты делаешь, – говорит Уоллис.
Открываю рот, чтобы возразить, но вспоминаю, что уже объяснялась на эту тему с родителями.
– А твои так с тобой поступают? – спрашиваю я.
– Иногда. Но не так часто, как раньше. Мы… это проехали. Теперь у нас другие проблемы. – Прежде чем я успеваю спросить, какие проблемы он имеет в виду, Уоллис спрашивает:
– Почему твой брат называет тебя Эггз-Бенедикт?
– Потому что на завтрак я ем сваренные вкрутую яйца. Папа зовет меня просто Эггз, а Салли с Черчем прибавляют что-то связанное с яйцами – то, что они могут придумать в данный конкретный момент.
– Мило.
– Я считаю, что братья ненавидят меня.
Это, должно быть, прозвучало слишком правдоподобно, потому что Уоллис и в самом деле обеспокоился:
– Почему?
Пристально смотрю на свои ноги, на шаркающие по земле поношенные мамины «найки»:
– Не знаю. Потому что я не пытаюсь с ними общаться, не принимаю участия в том, чем они интересуются. Папа говорит, они действительно замечательно играют в соккер, а мне нечего сказать по этому поводу, ведь я не обращаю внимания на их игру.
– Ну так проводи с ними больше времени.
– Но мне не нравится заниматься тем, чем занимаются они, потому что они играют в соккер постоянно. Или же в видеоигры. Я не люблю спорт. В общем, они смеются надо мной из-за того, что я не тусуюсь с ними.
– Разумеется, они будут смеяться над тобой. Они же ученики средней школы, воспитанные в соревновательной, заряженной тестостероном атмосфере. Так они заводят друг друга.
– А тебе откуда знать?
– Я смотрю спортивные соревнования по телевизору. А когда был моложе, играл в детской футбольной лиге.
– Ты играл в футбол?
Он смеется:
– Да, когда был вчетверо меньше, чем сейчас. Я был фулбеком.
– Я не знаю, что это такое.
– Это означает, что я очень быстро бегал.
– Ты? Ты быстро двигался?
– Да уж. Это одна из великих тайн моей жизни. – Костяшки его пальцев выбивают дробь на моей руке. Мое сопротивление подходит к концу, я хватаю его за пальцы и беру их в свои. Он улыбается и говорит: – Не думаю, что твои братья ненавидят тебя. Просто вам нравятся разные вещи. И в этом нет ничего плохого, просто так получилось. Они занимаются спортом, ты – искусством.
Я занимаюсь «Морем чудовищ». Вот что я делаю, и все, что мне от Салли и Черча нужно, – это чтобы они не проговорились о моих делах школьным друзьям. Мы не обязаны очень уж хорошо ладить. Они просто должны держать рты на замке. И все это время они это делают; должно быть, понимают, как оно мне важно. Так что, вероятно, Уоллис прав. Вероятно, они не ненавидят меня.
