Когда я сказала им, куда иду, мама с папой так просияли, будто мини-марафон состоялся раньше времени. Предупредила, чтобы они не задавали никаких вопросов, и они неким магическим образом подчинились мне. Объяснила, что иду на вечеринку с кем-то из школы, очень стараясь не проболтаться и не сказать «с мальчиком из школы», но Салли легко разоблачил меня.
Хватаю саблю, пару хрустящих двадцаток, которые забрала из банка незадолго до того, телефон и выхожу из комнаты. Мама с папой стоят у двери, смотрят на улицу и тихо переговариваются. Я схожу вниз по лестнице.
– И кто ты такая?
Черч стоит в дверях гостиной, жует граноловую плитку и выглядит слишком уж долговязым в баскетбольных шортах и майке. Салли появляется минуту спустя почти в такой же одежде, только он чуть выше.
– Это из твоего комикса? – интересуется Салли.
Мама с папой оборачиваются. Великолепно, пусть весь клан Мерков посмеется над тем, как вырядилась Элиза. Утратившая свою незаметность, схожу вниз по лестнице, прохожу мимо родителей и открываю дверь на улицу.
– Возможно, вернусь поздно, – мычу я. – У меня с собой телефон.
Закрываю дверь и торопливо иду по подъездной дорожке. Уоллис поджидает в конце ее в болотного цвета «Таурусе», но здесь темно, и я не вижу, как он одет. Мое сердце выбивает в груди стаккато, а желудок будто болтается на волнах океана Оркуса. Я проскальзываю на пассажирское сиденье.
– Привет, – говорю, застегивая ремень безопасности.
– Привет, – отвечает он.
Я замираю. Его голова повернута ко мне, но смотрит он в сторону, на приборную панель, в ветровое стекло. Его голос гораздо глубже, чем я ожидала. Я представляла, что он будет говорить очень громко, возможно, чтобы компенсировать долгое молчание, но ничего подобного. Голос у него мягкий и приятный, как толстое флисовое одеяло посреди зимы.
– Ты все-таки иногда разговариваешь? – спрашиваю я.
– В машине можно. В школе… слишком тяжело. С друзьями, да, разговариваю и иногда с незнакомыми людьми. Это странно?
– Нет, не странно.
Он смотрит мне в глаза и улыбается.
– Из тебя получилась потрясающая Кайт Уотерс, – заявляет он.
Температура у меня повышается. Хорошо, что я не забыла о дезодоранте.
– Спасибо, – отвечаю я, а затем оглядываю его с ног до головы. – Я думала ты будешь Далласом.
– Да, – говорит он. – Буду, конечно же. Парик и шарф в бардачке. Вести в них машину немного стремно.
– А. Правильно.
– Ты готова?
– Вполне.
– А откуда ты приехал?
Мы заворачиваем за угол и едем по длинной дороге, соединяющей нашу округу с остальным Уэстклиффом. Фары машины Уоллиса ярко светят в сгущающихся сумерках.
– Из Иллинойса, – отвечает он почти шепотом.
– Почему?
– Родители получили новую работу. – Он замолкает. – И моей маме здесь лучше. У меня появились новые друзья, так что не так уж все плохо.
– Каждому свое, как мне кажется.
– Тебе здесь не нравится?
Я пожимаю плечами:
– Может, нравится, может, нет. Не знаю, потому что больше нигде не была, но я устала от Уэстклиффа. Устала от этой школы. И бессмысленной жизни маленького городка. Все знают всех. Ты читаешь «Уэстклиффскую звезду»?
– Да.
– Ну вот, так оно все и есть. Статьи, которые там печатают… Ты заметил, что вот уже несколько недель они мусолят тему Уэллхаусского поворота? Это все, о чем они пишут в это время года. Почти ничего не происходит, так почему бы не зациклиться на дороге-убийце? Подобное положение дел как-то… достает.
– Достает?
– Они пишут всего об одной-двух вещах. Лучше бы оставили людей в покое.
Он смотрит на меня. Улыбается.
– Тебе есть что скрывать?
– Нет, – немедленно отвечаю я. – Просто мне хотелось бы оказаться там, где ты не находишься на виду у всех, независимо от того, кто ты такая.
– Понятно.
Мы въезжаем на холм, проезжаем через небольшую рощицу и заворачиваем на Уэллхаусский мост. Вдалеке освещенный фарами машины Уоллиса и заходящим солнцем виднеется Уэллхаусский поворот: дорога там словно складывается вдвое на краю обрыва.
Рядом с ним по-прежнему лежит много цветов и всяких других вещей. Некоторые из цветов давно завяли, но есть и свежие. Здесь, совсем рядом, начинаются склон и искореженный металлический барьер, который каждый раз ставят заново после того, как кто-то протаранит его и скатится вниз. Крутой склон ведет к реке, на нем можно обнаружить останки старых машин, вросшие в землю.
Я гадаю, быстро ли наступает смерть у тех, кто слетает с поворота, или же падение на дно длится целую вечность.
У поворота Уоллис сильно сбрасывает скорость. Это делают многие, но никто не едет так медленно, как он, и никто не бывает так спокоен и в то же время сосредоточен. Бросаю быстрый взгляд на склон. Даже спуск по нему пешком кажется ужасной идеей. Могу поспорить, будет больно, даже если поскользнешься совсем чуть-чуть.
Мы едем по повороту, и лицо Уоллиса кажется бледным, но когда мы минуем его и выезжаем на улицу, освещенную желтыми фонарями, он снова ведет себя как ни в чем не бывало.
– Держу пари, у вас в Иллинойсе подобных мест нет, – говорю я.
Букинистический магазин, о котором друзья рассказали Уоллису, называется «У Мерфи». Я о нем слышала, но никогда здесь не была. После «Детей Гипноса» я читала мало, а потом стала покупать электронные книги в Интернете. Уоллис шутит, что полное название магазина – «Закон Мерфи». Молю бога, чтобы это было не так, потому что сегодня вечером много, что может пойти неправильно, и будет просто замечательно, если я ошибаюсь.
«У Мерфи» – крошечный кирпичный магазинчик, зажатый между еще двумя маленькими кирпичными магазинами. В его высоких окнах сверкают большие, радостные надписи «Книги Мерфи». Внутри горит свет и видны люди. Его небольшая парковка к тому времени, как мы подъехали, уже оказалась забитой, и Уоллису пришлось пристроить машину на проезжей части.
Прежде чем выйти, он, пользуясь телефоном как фонариком, открывает бардачок и достает из него то, что ему нужно – что-то вроде охапки водорослей и шарф в сине-белую полоску. Дважды обматывает шарф вокруг шеи, оставляя один конец висеть на груди, а другой на спине. Затем натягивает водоросли на голову, слегка встряхивает ею, и пряди ложатся вокруг его лица так, как им положено лежать.
– Ну что? – Он разводит руки. Под шарфом у него поношенная рубашка, сверху донизу застегнутая на пуговицы, и штаны, выкрашенные в вертикальную полоску, темно-синюю и зеленую.
Строго говоря, он недостаточно высок и худ для того, чтобы быть Далласом, но черт побери, смотрится он круто.
