– Сибирь – не совсем провинция, не так ли?
– Возможно.
– Вам знаком человек по имени Филипп Ерский? Он тоже из Сибири.
– Кажется, мы уже обсудили это в ваш прошлый визит.
– Я помню. Тогда вы солгали. Что скажете сейчас? Пока это просто беседа, но лгать не советую.
– Хорошо. – Ника была сама покладистость. – Нас представляли друг другу.
– Где? Когда?
– Если я скажу, что в салоне…
– Я не поверю вам. У Ерского не было ни одной татуировки.
– Хорошо. Мы познакомились на какой-то благотворительной вечеринке. Шапочно и сто лет назад.
– Почему вы не сказали об этом в нашу первую встречу?
– Потому что знакомство было одноразовым. Ни к чему не обязывающим. Я посчитала, что не стоит нагружать вас малоинформативными сведениями.
– Все дело в том, что гипотетическая вечеринка отпадает. Ерский никогда не занимался благотворительностью. Он поддерживал только один фонд – «Иди со мной». Жертвы домашнего насилия. Знакомое название?
Ника молчала. Так долго, что Брагину стало жалко ее.
– Да, – наконец произнесла она.
– Вы ведь имеете к нему непосредственное отношение.
– Вы все-таки рылись в нем. В моем ноутбуке. – В голосе Ники не было ни злости, ни сожаления. Она просто констатировала факт. – Я была помощником коммерческого директора фонда. На добровольных началах, без всяких дивидендов. Филипп не хотел, чтобы эта сторона его жизни была хоть как-то освещена. Не вижу повода освещать ее сейчас.
– Потому что там, в темноте, скопилось очень много денег?
Это был мертвый мяч, но Ника попыталась вытащить его. Не слишком, впрочем, ловко:
– Не запредельно много. И фонд помогал ему самому. Выкупал и передавал в дар старинные партитуры.
– Сколько их было?
– Я знаю об одной.
– А другие ваши проекты? Группы психологической помощи, личностного роста и прочее, прочее. Бесконечные добровольные пожертвования. Слишком похоже на сектантство. А некоторые – так вообще сектантство чистой воды.
– Вы вольны думать все что угодно. Главное, что Филипп так не считал.
Теперь это был мертвый мяч, прилетевший со стороны андрогина.
– Не считал, – подтвердил Брагин. – Он вбухивал в вас деньги, не считая.
– Но ведь не ваши же деньги он вбухивал? – резонно возразила Ника.
– Не мои, – вынужден был признать Сергей Валентинович. – Хотите, расскажу вам одну историю?
– Не очень, – призналась Селейро.
– И все-таки вам придется выслушать. Она недлинная. О патологически жестоком мальчике. Малолетнем убийце.
– Я уже слышала ее.
– От кого?
– Может быть, я скажу вам. Позже.
– Значит, тогда вы должны быть осведомлены и о таежном шамане…
Ника молчала. Казалось, она совсем не слушает Брагина.
– Этот человек… Шаман. Перемещался по стране, и мальчик следовал за ним. Как потом следовало несколько других людей. Он осел здесь. И остальные тоже. Я читал дневник Филиппа Ерского. Не самое легкое чтиво.
– Тогда зачем читали?
– По долгу службы. Я всего лишь хочу сказать, что это – дневник бесконечно кающегося грешника. И он производит очень сильное впечатление, поверьте.
– И там упомянуты остальные? – впервые за все время в андрогине возник хоть какой-то интерес.
– Нет. Только демоны Филиппа Ерского.
– Я не знала об этой стороне его натуры. И лучше мне было продолжать оставаться в неведении.
– Вы не знали?
– Нет.
– И никогда не знали о существовании Шломо Фунтова? Сайракана? Ивана Иванова?
На секунду Брагину показалось, что заскрежетала крыльями какая-то металлическая птица, но это был всего лишь смех, тонущий в татуированной волне.
– Об Иване Иванове имеет представление любой русский человек. И нерусский тоже.
– Да. Почему вы упомянули бар «Не опоздай к приливу»? Вы ведь просто направили меня туда, не так ли? А могли бы и промолчать.
Брагину нравится эта игра. Все больше и больше. Сначала – неспешный розыгрыш подачи, и мяч лениво перебрасывают на средней дистанции: раз, другой, третий. А потом – бац! – и вгоняешь его прямиком в площадку под сеткой.
– Могла. Но тогда бы вы ушли от меня ни с чем. Это было бы несправедливо. А так у вас оставалась надежда найти там что-то ценное.
– Вы знали, что он не работает? Что хозяин подыскивает арендодателя?
– Значит, вам не повезло.
– Мне повезло. Потому что я нашел другой бар. Лия сама подсказала нам, где искать.
Впервые с начала разговора Брагин упомянул имя девушки. И лицо андрогина на секунду стало простым человеческим лицом. Женским, искаженным гневом. И горем – так, во всяком случае, показалось Сергею Валентиновичу.
– «Охота на овец», так называется бар. Она была там десять дней назад. Эксцентричное поведение, съемки на камеру, поцелуй, звонки и эсэмэс. И ей как будто угрожала опасность, так интерпретирует это бармен.
– В конечном счете, она действительно мертва.
– Лия была знакома с Филиппом Ерским?
– Мы не говорили на эту тему.
– Разве? Вы знаете, кто она?
– С вами я тоже не буду говорить.
– Сожженная семья. Пятеро взрослых и двое детей. Но был еще и третий. Девочка. Она осталась с бабушкой в дачном поселке, потому и спаслась. Позже они перебрались в Новосибирск – опасаясь за жизнь внучки, бабушка путала следы. А когда Лия подросла… Это была Лия, да. Бабушка рассказала ей о смерти родителей и старших детей. И это оказалось знание, взывающее к мести.
Брагин ждал, что Ника скажет, хоть что-нибудь, но она молчала.
– Я думаю, что к мести. Она разыскала Ивана Караева, единокровного брата Филиппа по отцу. Папаша к тому времени умер, так и не узнав о существовании сына-музыканта. Но это не помешало им от его имени договориться о приезде в Питер. Она была чрезвычайно умна, Лия.
– Да.
– А Иван – талантливый парень, но абсолютно ведомый и напрочь лишенный амбиций. Отличный художник, правда?
– Я не видела его работ. – Металлические нотки в голосе снова превратили почти очеловечившуюся Нику в андрогина.
– Ну, бог с ним… Знаете, если бы Лия попыталась хотя бы поговорить с Филиппом… Все могло бы быть по-другому.
– О чем поговорить? О сожженных родных? Есть вещи, которые невозможно отмолить, сколько ни кайся.
– Да, вы правы. – Брагин вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха. – Она просто хотела убить его. Наследство как мотив ее не интересовал, все и так переходило Ивану, единокровному брату Ерского. Потому что других родственников у него не было. Но самонадеянные юнцы не знали то, что знаем мы, правда, Ника?
