– Узнаешь? – спросил он у Однолета, осторожно вынимая клочок.
– Вроде да, – ответил Паша и сразу погрустнел. – В него… э-ммм… потерпевшая жвачку заворачивала. Часть книжной страницы.
Это действительно была часть страницы – нижняя. С несколькими строчками, оборванными примерно посередине, – так что смысл, заключенный в них, несколько терялся:
пока она выплачется, вскипят
пить чай. Я раскурил сразу две сигаре
тут же закашлялась; это повторилось трижды
– Послушай, тебе никогда не хотелось меня убить
Странно, что до Брагина смысл написанного дошел только сейчас, – даже в книге кто-то размышлял об убийстве. Но привлекло его совсем не это, а четыре слова под строчками. Набраны они были тем же типографским шрифтом, только размеры разные. Кажется, это называется кегль.
Харуки Мураками. Охота на овец.
– И что? – спросил у Сергея Валентиновича Однолет.
– Буду признателен, если ты найдешь страницу, откуда был вырван этот клок.
– Ну, даже если… Что это нам дает? О том, что девушка брала книги, мы и так знаем…
Поворчав еще немного, Паша принялся в ускоренном темпе перелистывать страницы, и спустя несколько мгновений брешь обнаружилась.
– Ничего не удивляет?
Опер пожал плечами и засопел.
– Вот и я думаю, – продолжил Брагин. – Как-то странно все выглядит. Проще было бы оторвать с краю, там, где нумерация. Вот ты бы как сделал?
– Так и сделал бы.
– И я – так. И еще примерно девяносто девять человек из ста. Не то – наша девушка. Она надрывает саму страницу, а потом отщипывает кусок с противоположного конца. Усилий приходится прилагать гораздо больше. И все для того, чтобы завернуть в бумажку кусок жевательной резинки. Даже традиционной женской логикой это не объяснишь. Тогда в чем смысл?
– В чем?
– Не знаю. Может быть, в названии. Которое здесь есть.
– Чтобы кто-то его прочел? – Паша недоверчиво покачал головой.
– Как вариант.
– Зачем же тогда нужно было жвачку в него пихать? Мы-то по долгу службы бумажку развернули…
– По долгу службы, – на секунду задумался Брагин. – Вот именно. А скажи-ка мне, Павел, есть ли в нашем славном городе заведение под названием «Охота на овец»?
– Выяснить?
…Заведение действительно существовало. Им оказался ночной клуб на Сенной площади, – в здании, примыкающем к одному из многочисленных торговых центров. Идея отправиться туда выглядела нелепо, и вовсе не потому, что на это уйдет драгоценное время (пытаясь распутать дело Ерского – Неизвестной они уже перелопатили горы пустой породы). Внутреннее сопротивление обстоятельствам – вот что имело место. Слишком умозрительным выглядел след, чтобы начать его отрабатывать. Действительно ли девушка из автобуса № 191 чувствовала, что ей угрожает опасность и решила таким образом передать некое послание? Кому? Тому, кто развернет скомканную бумажку по долгу службы?
Выглядит это совсем уж по-скаутски. Игра «Зарница» какая-то, о которой Брагин был наслышан, но так на нее и не успел, в силу возраста. И потом еще оставался резонный вопрос Паши Однолета: зачем чесать правой рукой левое ухо, да еще закинув ее за голову, если гораздо проще было бы написать все то же (Харуки Мураками. Охота на овец) самой обычной ручкой на ладони. Или пальцем на стекле.
Не было у Брагина ответа. Не было. Разве что… Ручек (от обычных гелевых до «Паркера») он в эру всепобеждающих смартфонов при себе не носил. А прихватывал их, только выезжая на место преступления – протоколы и описания составлять. Но это – работа.
А так, в свободное от работы время – не-а.
Что, если и девушка не нашла ручки?..
Впрочем, эту версию, видя реакцию Однолета, Сергей Валентинович предпочел не форсировать и отправился в клуб «Охота на овец» сам.
И тут ему наконец повезло.
И у везения было вполне конкретное имя – Григорий, бармен.
Этим вечером в «Охоте на овец» должен был работать его сменщик, а у самого Григория имелись билеты на руках: уже завтра он должен был улетать на Гоа, а там – как получится.
– Получится что? – спросил Брагин.
– Там, говорят, рай земной. Не задорого. Если всё так и есть, как говорят, – могу и подзадержаться. Надоело за стойкой стоять. От музыки голова пухнет, опять же. Не люблю местный саунд. Местный саунд уши в мясо бьет.
Какая музыка здесь играет по вечерам, когда идет наплыв посетителей, Брагин не знал и даже не представлял себе, что может изметелить уши в мясо. Хард-рок какой-нибудь? Хэви-метал? Но «Охота на овец» позиционировала себя как «лаунж-бар-психоделика», и как раз это подразумевало что-то нейтральное, монотонно-муэдзиновое, с угнетенной ритм-секцией – и нюхнуть кокса в туалете. Но сейчас, в предвечерние часы, когда наплыва не было, персонал и одинокие посетители обходились нейтральным фоновым европопом.
– Вам вообще повезло, что меня тут застали. Здесь я быть не должен, а должен вещи паковать. Рассчитался уже. Но у Федора, сменщика моего… Со вчерашнего дня – бывшего… А парень он хороший, и дружеских отношений никто прерывать не собирается. Так у него тут намедни несчастье случилось, брат погиб. Траурные мероприятия, то-сё. А заменить в пожарном порядке некем. Вот он и попросил подменить, а другу в такой ситуёвине не откажешь.
Григорий был в некотором роде аборигеном: он проработал в «Охоте…» лет пять и даже помнил это заведение спортбаром. Так что можно поговорить и о футболе, и о регби, и о конкуре с биатлоном, но, если гражданина следователя интересуют какие-то определенные аспекты…
– Интересует вот эта девушка. – Брагин выложил на стойку фотографию Неизвестной из автобуса № 191. – Посещала ваше заведение, возможно, в октябре, или ноябре.
– Вы бы у меня еще про Пунические войны спросили.
Рот у бармена Григория был непомерно широкий, как у лягушонка или щелкунчика; он, казалось, жил своей жизнью и стремился показать не только то, что происходит на сцене, но и в закулисье. И вот что имелось по бокам закулисья: золотые немодные коронки, пристегнутые к крепким желтоватым передним зубам. И чем шире открывался рот, тем больше золота выглядывало. И при упоминании о Пунических войнах оно и выкатилось на свет божий. Почти все. И Брагин вдруг понял, на кого похож Григорий – на албанца или цыгана, немного киношного веселого разбойника; таких полно в фильмах Кустурицы. Может, кого-то они и режут на куски, и заливают цементом ноги кому-то, и повязывают «колумбийские галстуки», но непосредственно тебе ничего не грозит. Потому что ты – в кино, и все злодейство – понарошку.
Милейший человек, да.
Откуда только он знает про Пунические войны, о которых и Брагину неизвестно ничего, кроме того, что они – были.
