– Как давно закрылся клуб? – спросил следователь у Чечило.
– В сентябре.
– И до сих пор ищете арендаторов?
– Вопрос щепетильный.
Щепетильный, ну да. Перестрелки и поножовщина в прошлые годы, три трупа, вынесенные из клубешника вперед ногами, облав и спецопераций по поиску наркоты – не счесть. Что было – то было, а теперь все святее папы римского и потенциальных клиентов едва ли не через полиграф пропускают: как бы чего не вышло.
Телефонный разговор с Чечило уже намекал, что ловить в закрывшемся клубе нечего: история с девушкой была октябрьской и никак не совмещалась с сентябрем. А пестрая биография клуба лишь подтверждала слова Ники Селейро об Обители Зла. Ээ-эх, сумрачный андрогин, респект тебе, как говорят нынче все кому не лень, – вот и Сергей Валентинович сподобился. Еще одна из немногочисленных возможных ниточек оборвалась, но Брагину почему-то захотелось взглянуть на помещение своими глазами. И владелец переключил следователя на некоего Геннадьича – крепкого еще старика лет шестидесяти пяти, исполнявшего при клубе роль сторожа. И вот теперь Брагин с Геннадьичем стояли посередине плохо освещенного вместительного зала со сложенными в углу столами и стульями. Часть противоположной стены занимала барная стойка, а прямо перед Брагиным находилась небольшая сцена.
– А до клуба что здесь было? – поинтересовался Брагин у старика, разглядывая неснятые диско-шары на потолке.
– Другой клуб был, – с готовностью откликнулся Геннадьич. – Назывался «Аризона-дрим». А до него – «Полумгла», а до него – «Парни и куколки», а до него – «Мурзилка». Вроде все.
Брагин с ходу попытался определить, в каком именно из клубов случились трупы, а в каком – перестрелки во славу наркотиков и полицейские облавы. И по-хорошему выходило, что в любом, за исключением разве последнего. Очень уж романтически выглядело это «Не опоздай к приливу».
Многообещающе.
– Красивое название, – сказал старику Сергей Валентинович.
– Это какое?
– Последнее. Не опоздай к приливу.
– Угу, – согласился сторож. А потом неожиданно добавил: – И книга хорошая.
– Какая книга?
– Ну… Есть же книга. Так и называется, «Не опоздай к приливу». Раньше названиями для всяких там культурных заведений не очень заморачивались. Оно и не надо было. Клуб железнодорожников имени Кагановича или Дворец судостроителей, к примеру. И всем всё ясно. А теперь что угодно в ход идет. Из книжек вон названия крадут. А та книжка хорошая. Я ее внукам читал, только вот автора не помню.
Автор был и не важен. Не так уж важен, по сравнению с направлением мысли, которое, сам того не подозревая, задал Брагину простодушный сторож. Это еще не было догадкой, скорее – предощущением догадки: может быть, выгорит, а может, и нет.
Но попробовать стоит.
Хотя бы потому, что перед глазами Сергея Валентиновича мелькали сейчас разноцветные огни. И возникли они вовсе не потому, что разом заработали все мертвые диско-шары на потолке. Суть крылась в своеобразной аберрации зрения, которая проявлялась у Брагина лишь тогда, когда в дело, казавшееся безнадежным, неожиданно вмешивалась какая-то деталь. Все время находившаяся перед глазами, но никак до сих пор не отработанная. И деталь эта способна была не только вытащить следственную группу из болота, но и подтолкнуть ее к новой оперативной реальности.
Что там говорила о девушке из автобуса Ника Селейро? Она – не такая, как все. Иная. И нужно было внимательно прислушаться к словам андрогина, а вместо этого Брагин взял и прощелкал важную информацию. Он тогда не понял, что это означает. Иной – человек, который не только чувствует нестандартно, но и нестандартно думает. В ситуации критической или близкой к таковой. Так, возможно, виделось убитой девушке, а Брагину не виделось. Увы.
Теперь самое время исправить ошибку.
На выходе из клуба следователь сделал два звонка – судмедэксперту Пасхаверу и оперу Однолету. Собственно, ответы на неожиданно возникшие вопросы Сергей Валентинович знал и без них (во всяком случае – догадывался), но подтверждение было необходимо, чтобы двигаться дальше. У Однолета следователь уточнил перечень книг, которые были найдены в квартире на Коллонтай.
– Хёг, Нёсбе и Мураками, – бодро отрапортовал Паша. – Или вам названия нужны?
– Если тебя не затруднит.
– Значит, так. «Снеговик» – это Нёсбе. Мураками – «Охота на овец». И Хёг… «Дети смотрителей слонов». Ничего себе названьице, да?
– Ничего себе, – на автопилоте согласился Брагин. – И где теперь все эти книги?
– Приобщены же. Потожировые снимали. Обнаружены следы девушки, Ерского – нет.
– Помню.
– Книги, конечно, в ужасном состоянии. Клееные-переклееные, разваливаются все, страницы выпадают…
– Что-то выпало безвозвратно?
– От «Смотрителей» вообще половина осталась. А конкретно что нужно?
– Проверить, каких именно страниц или части страниц не хватает.
– Понял. – Однолет на секунду задумался. – Хотя не понял ни черта. Извините.
С педантом Пасхавером все разрешилось так же просто. И самое главное, что деталь, которой так сильно интересовался Брагин, не пропала вопреки ожиданиям и не была выброшена. А, аккуратно подписанная, хранилась в отдельном прозрачном пакете – «бог знает для какой надобности».
И вот надобность возникла.
И осталось только совместить две разрозненные части и сложить из них единое целое, что Брагин и сделал, добравшись до заветного пакетика. В другом пакете – побольше и бумажном – хранились книги, найденные Однолетом в коробке из-под пиццы. Книги были в мягких переплетах и принадлежали одной из многочисленных книжных серий, специализирующихся на выпуске иностранных бестселлеров. Сергей Валентинович разложил их перед собой: Хёг и Нёсбе по бокам, Мураками – посередине. И подумал, что Катя устроила бы всё по-другому и в центр обязательно положила бы Хёга. Жене Брагина очень нравился его роман «Снежное чувство Смиллы», а Мураками, наоборот, не нравился вообще. Что касается самого Брагина, то никого из троих раскрученных авторов он не читал, и его в данном конкретном случае интересовал лишь один. Да и то – из шкурных соображений следствия.
– Та еще полиграфия, – сказал Однолет, разглядывая книги так, как будто видел их впервые. – Руки бы издателям поотрывать.
– Повременим.
Брагин придвинул к себе самую пострадавшую из всех – «Дети смотрителей слонов». Доброй половины книги и впрямь не существовало, сюжет обрывался на странице 187. «Снеговик» выглядел много лучше, если сбросить со счетов торчащие из небольшого томика листки, очевидно самопроизвольно отклеившиеся. А «Охота на овец» и вовсе держалась молодцом – ровненько, под обрез. И именно этот том манил Брагина. Но обратился Сергей Валентинович не к нему, а к прозрачному пакету, в котором лежал клочок бумажки.
