– Взял на себя смелость заказать вам десерт, – вместо приветствия сообщил он. – «Крокембуш» называется. Выглядит красиво.
– Очень мило с вашей стороны. – Соня со всего размаху плюхнулась на стул и поджала губы. – Только я на диете. Не ем сладкого.
– Ну… – Паша немного растерялся. – Он низкокалорийный.
– Считаете, мне нужно похудеть?
– Нет, но…
Однолет непроизвольно засопел, соображая, как бы поизящнее вырулить от темы похудения к теме квартиры на Коллонтай.
– Люблю Вуди Аллена, – наконец изрек он. – А вы?
– А я нет. Дурацкий юмор. И все вертится вокруг секса. И все друг другу изменяют. – Соня мельком взглянула на стену над столом. – И Че Гевару не люблю тоже. И почему только людям спокойно не живется?
У Паши насчет Че Гевары было свое мнение, но он не нашел ничего умнее, чем безвольно поддакнуть:
– Сам удивляюсь.
– Давайте не будем отнимать друг у друга время, Павел. И оперативно решим все вопросы. В формате блица, так сказать. Вас интересовала однокомнатная квартира на Коллонтай, насколько я поняла.
– Все верно. Может быть, кофе?
– Минеральную воду.
Пока Однолет ходил за минералкой, кукла-маньяк успела вытащить из сумки целую кипу бумаг: толстенная амбарная книга, блокноты поменьше. Квитанции, сколотые скрепками; стопка приклеенных друг к другу стикеров. И теперь, аккуратно разложив их и ни в чем не нарушив геометрии прямых углов, она ждала Пашу. С упаковкой влажных салфеток в одной руке и дезинфицирующей жидкостью в другой. Вся эта – немного сюрреалистическая – картина лишь подчеркивала маньяческую сущность помощницы Дезобри.
– Можете воспользоваться, – сказала Соня, протягивая салфетки.
– Ага.
И пока Однолет протирал руки, она открыла талмуд и пробежалась глазами по нескольким страницам.
– Так. Вас интересует, кто проживал там.
– Да.
– За какой период?
– Скажем, за последний год.
– Считаем от декабря прошлого года или от января нынешнего? – деловито спросила Соня.
– А это важно? – удивился Однолет.
– Смотрите. – Сонин палец заскользил по бумаге. – 29 декабря прошлого года оттуда выехал наш актер Евгений Коляда. Жил неделю, начиная с 22 декабря.
– Что же так скоропалительно выехал?
– Жена. Сначала выгнала его из дому, а потом одумалась и приняла обратно. А уже 8 января, сразу после Рождества, в квартиру заселился Семен Рыков, тоже наш актер. Прожил три месяца без одного дня, и седьмого апреля квартира снова была свободна.
– Лидия Генриховна упоминала о сыне своего старинного приятеля – Иване Караеве.
Соня на минуту задумалась. Вернее, сделала вид, что задумалась, после чего произнесла едва ли не по слогам:
– Ху-дож-ник.
– Точно.
Что-то неуловимо поменялось в Сонином лице, и оно на какие-то пару секунд пришло в движение, заколыхалось, затряслось. И это живо напомнило Паше потревоженный вилкой холодец. И было что-то еще, от чего хрен отвяжешься, даже если захочешь.
Ага, вот:
Он видел Соню раньше, хотя не был с ней знаком вплоть до сегодняшнего дня.
– Я очень хорошо его помню. Ивана Караева. По просьбе Лидии Генриховны я встречала его в аэропорту. Двадцать третьего мая, вечерний рейс из Новосибирска. И сразу же отвезла в квартиру на Коллонтай… Нет, – неожиданно перебила она сама себя и вскинула очень тонкую, аккуратно выщипанную бровь. – Не сразу. Мы еще заехали поужинать в ресторан «Барашки». Это на Сенной площади.
Соня испытующе посмотрела на Однолета, но тот молчал.
– Это была не моя инициатива, – наконец сказала она. – На ужине за счет театра настояла Лидия Генриховна. Она иногда бывает чересчур сентиментальной. На пользу делу это не идет.
Паше вдруг стало грустно. Бедная, бедная Соня! Несмотря на влажные салфетки, дезинфицирующую жидкость и находящиеся в идеальном порядке бумаги, она производила впечатление не самого опрятного человека в мире. Наверное, всему виной ее кожа – чересчур жирная, вся в крошечных оспинах и рытвинах. Крылья носа сохраняют красноту: уж не прыщи ли она давила те пятнадцать минут, пока Паша ждал ее?
Все может быть.
И брови. Старательно выщипанные, они не успокаиваются, пробиваются черными точками. Черные точки взобрались даже на переносицу! Пашино воображение – тот еще фрукт: оно снова принимается крутить сальто и устраивать цыганочку с выходом. И подсовывает Паше Соню-девочку, но не ребенка, а подростка. И это крайне неприятный подросток, некрасивый.
С монобровью, над которой потешается весь класс.
Картина маслом, блин. Паша слишком сердоболен, сентиментален, – совсем как Лидия Генриховна Пеннивайз, он готов немедленно устроить обнимашки с Софико. И скормить ей проклятый десерт «Крокембуш», чего бы ему это ни стоило.
– Значит, сначала был ресторан, а ключи от дома – потом.
– Да. Он благополучно заселился в тот же вечер.
– А вы?
– Вернулась к себе, что же еще.
– Как долго он проживал в квартире?
– Достаточно долго. – Кукла-маньяк снова начала рыскать по записным книжкам. – Ага, вот. С двадцать третьего мая по тринадцатое ноября.
– Надо полагать, платил за квартиру он вовремя?
– Не смешите. Платила за все я, вынимая деньги из карманов Лидии Генриховны.
– Понятно, – улыбнулся Однолет.
– Ничего вам непонятно. Та квартира не приносила прибыль – одни расходы. Сколько раз я говорила Лидии Генриховне: чем отдавать деньги в никуда и привечать актеров, которые по определению бедны, как церковные мыши…
– А разве у вас не процветающий театр?
– Актеры не процветают никогда. Это абсолютно никчемные, неприспособленные к жизни существа. Хуже детей. Даже задницу себе вытереть не могут без посторонней помощи.
– По вашему боссу этого не скажешь. – Паша вспомнил верхушки пальм и испанскую террасу за спиной Дезобри. – Она вполне преуспевающий человек.
– Это стоит некоторых усилий, поверьте. – Соня, надменно сощурившись, в упор посмотрела на Однолета. – Вашей покорной слуге и… ммм… группе меценатов. Они боготворят Лидию Генриховну. Тем и живем.
Кукла-маньяк аккуратно влила в себя полстакана минералки и на секунду задумалась:
– Но мы говорили не об этом.
– Мы говорили о том, что квартира не приносит прибыль, – подсказал Паша.
– Да! Проще продать это недоразумение на окраине. И купить что-нибудь ближе к центру. Сделать хороший ремонт в стиле ар-нуво и сдавать жилплощадь дипломатам. За валюту. Да хоть бы и не дипломатам. Да хоть бы и оставить ту берлогу, но заключать контракты с нормальными арендаторами. Толку было бы больше. Да и лишних денег не бывает по нашим кризисным временам.
