Эксцентричную Лидию Генриховну Паша без труда представил на яхте «Стикс» – третьей в компанию к Полу и Шарку. Но представить ее убийцей не получалось никак, хоть ты тресни. Должны, должны быть объяснения – и Однолет их раздобудет обязательно.
Объяснения не заставили себя ждать, и через несколько часов Паша оказался счастливым обладателем мобильного телефона Л. Г. Дезобри, – и даже двух. Один традиционно начинался с семерки и был отключен. Второй – с тридцати четырех. Код – испанский, как пояснила офис-менеджер мима – Соня, чем-то неуловимо похожая на свою шефиню. Чем именно – Паша так и не решил: то ли преувеличенные реакции на всё и сразу; то ли резкие и раскоординированные жесты, – как у куклы-марионетки в неопытных руках. Но Соня, в отличие от Лидии Генриховны, была полновата. И напоминала не позитивного, хотя и меланхоличного Пьеро, а Чаки – куклу-маньяка из фильма ужасов. Визит Паши совсем ее не обрадовал, и в беседу она вступила с неохотой. И только после того, как Однолет потряс в воздухе своими корочками, Соня сообщила, что Лидия Генриховна второй месяц находится с «Птичкой Тари» на гастролях в Европе. Южной. А в Испании собирается встречать Новый год, как и все последние несколько лет. И в Питере появится только в конце января, не раньше.
– Вы бы не могли связаться с Лидией Генриховной? – спросил Паша у офис-менеджера.
– Зачем? – Левый глаз у Сони дернулся.
– Это касается… м-ммм… ее недвижимости.
– Какой недвижимости? – Теперь уже пришли в движение оба глаза, а пальцы принялись отстукивать на столе что-то, сильно смахивающее на «Джингл Беллз».
– Квартира на улице Коллонтай.
Паше показалось, что Соня облегченно вздохнула. Как если бы ждала песчаной бури, находясь где-нибудь на окраинах Абу-Даби, а буря взяла и прошла стороной.
– Я не в курсе дела, – сказала наконец она.
– А кто в курсе?
– Лидия Генриховна. Это же ее недвижимость.
– Другой нет?
Паша спросил об этом просто так, но веки офис-менеджера мгновенно сомкнулись и тут же распахнулись снова, явив оперу совершенно остекленевшие расширенные зрачки.
– Я занимаюсь организацией спектаклей и гастролей, а не квадратными метрами.
Нет, это все-таки было не стекло, а дерево. Будь зрачок стеклянным, он бы уже разлетелся от напряжения. От мýки, которую почему-то испытывала девушка. А дерево выдержало, и ничего ему не сделалось.
– Ясно. Тогда просто сообщите ей, что позвонит лейтенант Однолет из уголовного розыска. Это я. Предупредите, так сказать. Деликатно.
– А что, собственно, произошло?
– Небольшая проблема, – ушел от ответа Паша. – Но, думаю, она решится в ходе нашего разговора.
– Я попробую, – после некоторых колебаний заявила кукла-маньяк. – Но не уверена, что получится…
– А давно Лидия Генриховна увлекается яхтами?
Вот так сказал! Паша сам не ожидал от себя подобного вопроса, потому что за секунду до этого хотел спросить о Филиппе Ерском, знакома ли с ним Дезобри.
«Отвалил бы ты уже, лошара!» – явственно читалось на Сониной физиономии. Но ответ прозвучал вежливо, хотя и несколько надменно:
– Может, и увлекалась бы, если бы всю себя не отдавала искусству. Она, между прочим, заслуженная артистка России.
– Очень рад за нее. И за… ваш прекрасный коллектив. Так вы передадите мою просьбу?
Вот и дерево не выдержало, пошло трещинами. И голос куклы мгновенно стал скрипучим, словно сухая ветка колотилась в стекло:
– Ничего не могу обещать.
– Послушайте, Соня. А есть ли кто-то еще, с кем имеет смысл переговорить? Члены семьи госпожи Дезобри. Муж, дети… Близкие родственники, так сказать. Я вполне могу ограничиться ими, чтобы не тревожить… м-м-м… диву по пустякам.
На диву вихрастая и беспокойная, как енот-полоскун, Лидия Дезобри не тянула, но очень уж Паше нравилось это слово.
Дива.
Впервые он услышал его от Бо. Ну, может, не впервые, да и контекст, в котором Бо его подавала, был, скорее, уничижительным. Когда речь зашла о какой-то ее врагине, дремучей провинциалке, пытающейся оттяпать место под столичным солнцем, Бо зашипела, как кошка, и выплюнула из себя: тоже мне, дива. Но в девственном сознании Паши «дива» немедленно сомкнулась с дивом. Чудом, укутанным жемчугом, унизанным перстнями. Чудом, предстающим перед миром в ореоле грозовых волос – черных, как вороново крыло.
– …Ее семья – театр, – проскрипела Соня. – Никаких близких родственников нет, насколько я знаю.
– Не замужем, значит? – зачем-то переспросил Однолет.
– Бог миловал, – отрезала офис-менеджер, давая понять, что разговор окончен.
– Так я на вас надеюсь. Может быть, прямо сейчас наберете Лидию Генриховну? И быстренько уладим дело.
– Сейчас не наберу. Боюсь, что она вне зоны доступа.
– Хотелось бы решить этот вопрос оперативно.
– Этот вопрос решится как получится.
Вот и все, Павлундер. Опустилась гробовая крышка.
…Выйдя из офиса «Птички Тари», Паша направился в ближайшую кофейню: тащиться в отделение не имело смысла, а распланировать остаток дня – имело, и еще какой. Однолет заказал себе большую чашку капучино, улитку с мясом и шоколадный эклер и уселся на высокий стул за стойкой у окна. Отсюда хорошо просматривалась улица, забитая медленно ползущими и бесконечно сигналящими машинами. Яндекс сообщил Паше о девятибалльных предпраздничных пробках, чем вызвал у опера чувство удовлетворения. Ботинки «Тимберленд» были не единственной его мечтой и не самой главной. Оставались еще «колеса», какой-нибудь подержанный автомобильчик-кореец, недорогой в обслуживании. В принципе не такая уж это запредельная вещь – обзавестись автомобильчиком, под него и кредит взять не проблема. Но все упиралось в отсутствие прав. Паша никогда не сидел за рулем, и сесть было самое время – поступить в автошколу, тем более что рядом с Пашиным домом их имелось целых две. Вот только времени на автошколу категорически не хватало, и, поразмыслив, Однолет решил отказаться от мечты о корейце.
Временно, конечно.
Зато такие бесконечные пробки примиряли его с отказом от мечты: на своих двоих Паша Однолет, вошедший в сговор с общественным транспортом и метро, был намного мобильнее, чем на колесах. И к тому же экономил время и нервы.
В три прикуса запихнув в себя улитку, Паша раскрыл блокнот, щелкнул ручкой и написал вверху страницы:
Затем, обведя имя в комиксовый кружок, пририсовал к кружку две стрелки. Ниже расположились еще два имени:
Под «Шарком» Паша вывел «установить личность», а под «дивой», олицетворявшей Лидию Генриховну Дезобри, – «позвонить и выяснить, кому именно сдавалась квартира или кто проживал в ней». Отдельным пунктом шел бумажный пакет Сандры, и пункт этот со всех сторон оказался окружен вопросительными знаками разной конфигурации: были здесь и приземистые толстяки, и поджарые переростки баскетбольного типа. После дюжины безыскусно оформленных вопросительных Однолет нарисовал еще один – высокохудожественный, отдаленно напоминающий Девочку на шаре Пикассо. Или – жонглера на цирковом цилиндре. И подумал, что – по большому счету – он, Паша, и есть искомая девочка-жонглер. И вот-вот рухнет наземь, не удержав равновесия и больно ударившись. Все из-за проклятого пакета, следы которого найти так и не удалось, как бы лейтенант-горемыка ни старался. Однолет не единожды прошел весь гипотетический путь Сандры от подъезда к остановке, не пропуская ни одной двери, ни одной точки с мусорными контейнерами. Он еще раз побеседовал с продавцами в магазинчиках и владельцами контор, но никому из них загадочная короткостриженая брюнетка пакет не оставляла. И никто бесхозного пакета не находил. Дворники и охранники (сплошь креатуры ТСЖ-божка Кудряшкина) тоже пролетели мимо. И у новых знакомцев Паши – Макса и Алекса – спрашивать было бессмысленно (в искомый день и час они действительно находились в Сертолово, в питомнике «Инферно-Сиберико»), да и заходить к ним лишний раз не хотелось. Как не хотелось констатировать вполне очевидный факт: до пакета лейтенанту Однолету не добраться.
