– Понять что? – удивился Паша.
– Что угодно.
– Может быть, с ними нужно просто поговорить?
– Это не поможет.
– А если поговорить подольше?
Парни не умеют говорить долго, не любят. Парни озабочены эрекцией и доминированием, а еще проблемой самореализации (опять же, понимаемой как доминирование) и проблемой больших денег. Для таких случаев, чтобы девушки не чувствовали себя совсем уж неуютно, природа и придумала геев. Безотказные жилетки и великих утешителей, которым не нужно от девушек ничего.
Одно лишь вечное сияние чистого разума.
Черт его знает, что за дикие мысли посещали Бо. В голове насрано, – как сказал бы капитан Вяткин, тогда еще незнакомый курсанту Однолету.
Опер Однолет мог вытащить фотографию из кармана в любой момент, но почему-то не торопился этого делать. Если бы он не стриг проклятую бороду, не пил кофе и не жрал в три горла печеньки, вполуха слушая щебет Бусь… Если бы он просто вошел в «олдскульный барбершоп» и сунул владельцам удостоверение – это было бы честно и правильно. А главное, профессионально. В стиле капитана Вяткина. Но оставшийся без присмотра и твердой руки Паша избрал линию поведения Сергея Валентиновича Брагина – притворщика и лицедея, каких мало; друга всех свидетелей, змея подколодного и двойного агента.
Избрал – вот и мучайся.
– Стрижка у нее классная.
– У вашей девушки? – уточнил Алекс.
– Ага. Такой… беспорядок на голове. Мне очень нравится.
– Шэг, – снова разулыбался Макс, уставившись Паше куда-то в переносицу.
– Не понял…
– Такая стрижка называется «шэг». Стилизованная под беспорядок. Может быть и не стрижкой, поскольку делается на волосах разной длины. Но беспорядок и небрежность – главное условие.
– Вы и такие делаете?
– Я стригу мужчин.
Это ничего не значит. Мужчин можно стричь, с ними даже можно спать, бр-ррр… но и женщин не стоит сбрасывать со счетов. Что, если Макс и Алекс – знакомые Сандры? И не просто знакомые. Что, если они знают ее секретик? Не факт, что это именно тот секретик, который привел ее к смерти. А может, и факт, но это только осложняет дело. Хорошо. Допустим, факт. И достань Паша фотографию мертвой девушки, сунь ее Бусям, – какой будет реакция?
Непредсказуемой.
Макс и Алекс могут рассказать то, что знают. А могут и не рассказать, отморозиться, – не были, не состояли, не участвовали. И тогда уж точно Паша не узнает ничего. Но вариантов нет, вернее, он только один: сунуть барбершоперам фото под нос, а затем пришибить корочками. Именно в такой последовательности. Вот и кошки – китайские или японские! – не просто машут лапами. А вполне осмысленно: давай, Паша-сан, возвращайся к служебным обязанностям. И помни, что говорил в подобных случаях капитан Вяткин: если не знаешь, как поступить, поступай как мент поганый.
– Сколько я должен? – Однолет попытался придать своему голосу беспечность.
– Три тысячи. Со скидкой – две семьсот.
– По-моему, здорово получилось.
– Вашей девушке должно понравиться.
– Надеюсь, понравится.
– Значит, о нас вы узнали…
– Из листовки, Бусь, – вклинился в разговор Алекс.
– А это важно? – Паша почувствовал себя стоящим на скользком камне посреди озера, чье дно густо покрыто илом, оттого и определить глубину невозможно. – Моя девушка мне ее и принесла.
– Скрипачка, – уточнил Макс.
– Да.
– Мы таким образом отрабатываем маркетинг.
– И таргетирование, – добавил Алекс. – Была еще реклама в интернете. И в соцсетях. Так что подписывайтесь на нас. В Инстаграме тоже.
– Порекомендую вас знакомым, – подытожил опер Однолет. – А девушка… Вот она.
Через секунду фотография оказалась в Пашиных руках, после чего он поболтал ею перед лицом Макса.
– Ну да, – тут же согласился Макс, мельком бросив взгляд на фото. – Знакомое лицо. Значит, вы ее парень?
– А что?
– Ума не приложу, чем это вы ее зацепили. Просто интересно. Да.
Улыбка, вскарабкавшаяся на лицо Макса, была призвана не то чтобы поддразнить Однолета, – уязвить его. Мол, куда тебе с суконным рылом, чувачок, да в калашный ряд. А потом что-то произошло, и улыбка трансформировалась. И выглядела теперь примерно так же, как временная вывеска над дверью «олдскульного барбершопа»: жалкое подобие вывески настоящей, и брезентовые концы хлопают на ветру.
– Она… Она мертвая! Она мертвая, Бусь!
Эта фраза несомненно относилась к фотографии. Посмертному изображению Сандры, потому что прижизненных у Однолета не было и быть не могло. Но в самом фото не наблюдалось ничего отталкивающего, ничего вопиющего, что обычно сопутствует криминальным снимкам с места преступления. Напротив, можно было подумать, что Сандра спит и видит сны… Если бы не струйка запекшейся крови в уголке рта.
Видимо, именно эта – невыносимая для среднестатистического обывателя – деталь и вызвала такую реакцию. Непредсказуемую, как и предполагал Однолет. Чрезмерную. Потому что волосы на голове Макса натурально встали дыбом, и борода тоже вздыбилась. И глаза были готовы вот-вот выскочить из орбит. Не менее жалкое зрелище представлял и Алекс. С той лишь разницей, что Алексов волосяной покров не пошел вразнос, а свернулся и скукожился. А вместо глаз немедленно образовались небольшие кратеры, – так глубоко они запали. В другое время Однолет с интересом бы понаблюдал, какие невероятные метаморфозы проделывает с человеком страх, но сейчас действовать нужно незамедлительно. Пока Макс и Алекс не пришли в себя. И Паша лихим, почти киношным жестом вытащил удостоверение и сунул его под нос деморализованным Бусям.
– Думаю, что зацепил вот этим, – потрясая корочками, процедил он. – Лейтенант Однолет, уголовный розыск. А теперь быстро. Что знаете о девушке. С чувством, с толком, с расстановкой.
– Ничего… особенного, – проблеял Макс. – Просто виделись несколько раз.
– Здесь?
– Здесь и… В кафе.
– «Жар-пицца»?
– Нет. Вольчек. Кондитерская. Соседняя дверь. Только с другой стороны. Эта встреча… Она случайная. Мы как раз за вкусняшками зашли, а она пила там кофе.
Вздох у Макса вышел горестным, и лицо болезненно сморщилось, но не потому, что ему было жаль девушку. Скорее, это относилось к соседней двери. И собственно к «Серпико». Макс сожалел о том, что когда-то пересекся с Сандрой, позволил себе вступить с ней в контакт. И теперь струйка крови на фотографии угрожала его обычной, сдобренной дорогим парфюмом, безмятежности, – выпутывайся, пыль глотай, объясняй, что ты не верблюд!
С некоторыми женщинами одни проблемы, да.
