Надежда Георгиевна стремительно затушила сигарету, взбежала по лестнице и, кажется, успела заскочить в кабинет до того, как председатель с прокурором ее заметили.
Вероятно, в подслушанном разговоре нет ничего дурного, он даже может не иметь отношения к процессу Мостового. Да, точно, если бы председатель с прокурором что-то замышляли, не стали бы обсуждать свои преступные планы на общей лестнице.
Она хотела поделиться услышанным с Ириной, хоть это и неэтично, но судья опоздала, и до начала заседания не нашлось времени с нею поговорить.
Первым выступал замполит. Это оказался невысокий коренастый мужчина, карманный вариант героя. Глядя на него, Надежда Георгиевна невольно улыбнулась. Бывает, черты лица даются людям от рождения: кого-то бог награждает мужественным подбородком, кого-то, наоборот, хитрыми бегающими глазками, кого-то – чувственными губами. А бывает и наоборот – дается человеку лицо простое, как чистый лист, и жизнь пишет на нем то, что он есть.
Замполит был в гражданском и на первый взгляд казался обычным плюгавым мужичонкой, но спокойный взгляд серых глаз и твердая складка рта интриговали.
Не тратя времени на пустые разговоры, замполит сразу рубанул, что Кирилл был лучшим матросом за все время его службы, и то, что происходит с ним сейчас, – идиотское недоразумение. Мостовой был умным и любознательным, в полном объеме освоил свою воинскую специальность и стал великолепным наставником для молодых товарищей. Дисциплинированный, спокойный, исполнительный – словом, такой матрос, что нельзя желать лучше. Из-за отсрочки он оказался старше по возрасту, чем большинство матросов, но не использовал это преимущество во зло, а, наоборот, подбадривал молодых, помогал им освоиться, в общем, вел себя как настоящий старший брат. Он не был, что называется, душой компании, скорее его можно охарактеризовать как сдержанного человека, но Кирилл прекрасно играл на гитаре и пел, а всем известно, что «тогда вода нам как земля, и тогда нам экипаж – семья». Видимо, в Мостовом сильна была педагогическая жилка, потому что он обучал ребят не только воинской премудрости, но и аккордам.
Замполит высоко ценил этого матроса и настоятельно советовал ему пойти дальше, сделать военную карьеру. Рекомендацию в высшее военно-морское политическое училище он готов был дать в любую секунду, как, впрочем, и все другие офицеры экипажа, если бы Мостовой проявил желание учиться.
Только Кирилл сказал, что видит свое предназначение в творчестве, и отказался.
Надежда Георгиевна покачала головой. Слишком уж идеальным получается образ подсудимого. Какой-то он становится засахаренный, слишком приторный, чтобы быть правдивым. И психиатр-то от него в восторге, и весь Военно-морской флот очарован и плачет горючими слезами, что матрос Мостовой покинул его славные ряды…
– А вы знаете, какую жизнь ведет сейчас ваш эталонный матрос? – поднялся прокурор.
– Я понял, что он сидит в тюрьме.
– Вот именно. Но я не об этом…
– Не знаю, о чем вы, но я говорю о том, что было. Вы спросили, как он служил, я ответил, что он служил отлично. Не могу же я сказать, что раз сейчас он другой, то и раньше было иначе, чем было.
– И все же, – прокурор противно улыбнулся, – вы политический работник и должны понимать…
– Что именно? Что прошлое можно менять в угоду настоящему? Нет, это я понимать отказываюсь.
– Ваш прекрасный матрос после демобилизации ведет странную жизнь, пишет клеветнические стихи, порочащие советский строй, среди которых есть и произведения откровенно религиозного содержания…
– Прискорбно это слышать, но еще раз повторяю: Мостовой был отличный матрос. Какая муха его потом укусила, я не знаю.
– Но именно вы ответственны за воспитание личного состава! – Прокурор надулся и наставительно поднял руку с вытянутым вверх указательным пальцем. Надежда Георгиевна знала за собой привычку к этому жесту и сейчас поклялась больше никогда его не использовать.
– Да. Так и есть, – спокойно сказал свидетель, – мне нужно, чтобы личный состав выполнил боевую задачу, а каким богам он при этом молится – его личное дело. Вы сейчас религию приплели, так я вам скажу одно – если человек готов отдать жизнь за родину, то родина должна ему позволить передать душу туда, куда ему хочется. Богу в руки, или в никуда, или куда-нибудь еще.
– Вы ведете очень странные разговоры.
– Для вас странные. Поэтому давайте остановимся на том, что Кирилл нес службу отлично и никаких странностей за ним никто не замечал.
Надежда Георгиевна старалась не смотреть на подсудимого, чтобы потом не так сильно мучиться, если все же придется вынести обвинительный приговор. Она уже привыкла сидеть так, чтобы взгляд не падал на Кирилла даже случайно, и за весь процесс только пару раз встретилась с ним глазами. Ирина с Наташей, кажется, придерживались той же тактики, а сам Мостовой сидел тихо, и очень легко можно было себе представить, что он и вовсе отсутствует.
И только теперь, когда она увидела, что замполит улыбается Кириллу со свидетельского места и даже незаметно машет ему сжатой в кулак рукой, Надежда Георгиевна поняла, как тяжело парню было все это время сидеть в полной изоляции.
Она щадила свои чувства, не понимая, что подсудимому все это время была нужна поддержка, знак, что его видят и думают о нем…
Надежда Георгиевна набралась духу и посмотрела Кириллу в глаза, ожидая чего угодно – злобы, ненависти, но он только слегка улыбнулся ей в ответ.
После замполита давала показания свидетельница, при попытке пристать к которой Мостовой и был задержан. Это важнейшее, ключевое выступление должно было состояться раньше, сразу после представителей потерпевших, но девушка находилась в командировке, и судья перенесла ее опрос до возвращения, объяснив, что в данном деле порядок исследования доказательств не так важен. Заодно она перенесла показания оперативника, руководившего задержанием, чтобы он выступал сразу после девушки.
Свидетельница, высокая и полная женщина кустодиевского типа, накрашенная слишком ярко для первой половины дня, производила впечатление вульгарной особы. Оказавшись на свидетельском месте, она непрерывно поправляла волосы, стреляла во все стороны глазами и очень охотно рассказывала о своих переживаниях, почти не уделяя внимания фактам. Как она шла вечером одна и боялась, но преодолевала страх, потому что делала очень важное дело – навещала захворавшую коллегу, и ради того, чтобы помочь человеку, готова была на любой риск. Так вот, она шла-шла, источая героизм при каждом шаге, как вдруг ее окликнул молодой человек, и предложил проводить. Она страшно испугалась, «сердце так и зашлось», и растерялась, и прямо не знала, что и делать, и на всякий случай уже простилась с жизнью, как тут выскочили милиционеры и повязали супостата.
Она без колебаний подтвердила, что человек, находящийся сейчас на скамье подсудимых, и есть тот самый супостат.
– Вы сильно испугались? – спросил прокурор.
