Она легла в кровать, предвидя новую бессонную ночь, но неожиданно выключилась, как только голова коснулась подушки.
Надежда Георгиевна привыкла доверять профессорам, поэтому, когда эксперт-психиатр заявил, что считает Мостового невиновным, на сердце отлегло. Теперь можно с чистой совестью настаивать на оправдательном приговоре и не мучиться сомнениями, кого там видела глазастая старушка, как заколка попала под диван Кирилла и прочими мелочами.
После заседания она отвезла Наташу домой на такси и осталась ненадолго – сбегала в магазин, где, к счастью, как раз «выбросили» вполне приличных кур, сварила девушке еды, чуть прибралась в и так очень чистенькой квартирке. Не обошлось без легкого укола зависти – Наташин дом выглядел как раз так, как она мечтала обустроить собственное жилье. Как прекрасно все же иметь папу-академика!
Надежда Георгиевна надолго притормозила у полок с книгами. Зарубежные авторы, классика, детективы, чего только нет… Анька бы просто с ума сошла от восторга, увидев эту роскошь!
Тут Надежда Георгиевна спохватилась и вернулась ухаживать за девушкой. Бедняжка не только неважно себя чувствовала, но и явно грустила. Был момент, когда на глазах ее показались слезы, но лезть к человеку в душу Надежда Георгиевна побоялась.
Она приготовила чай, поставила возле изголовья вазочку с карамельками, зная, что иногда конфетка помогает от печальных мыслей, и поехала домой, обещав заехать завтра утром. Только в автобусе она сообразила, что надо было отвезти Наташу к себе домой.
Впрочем, хорошо, что она этого не сделала. За всеми этими судебными делами Надежда Георгиевна совсем забыла о триумфальном возвращении бабушки из санатория. Въезд императрицы должен был состояться завтра, а сегодня Аня металась по дому, наводя порядок.
– Где ты ходишь? – с порога набросился муж.
Пробормотав: «Судебные издержки», Надежда Георгиевна стремительно переоделась в домашнее и включилась в процесс. Нельзя нарушать непреложное правило семьи Красиных: когда человек возвращается из поездки, его должен встречать стерильный дом и праздничный обед. Аня молодец, убралась на славу, а с едой надо что-то решать. Слава богу, она догадалась и для себя курицу взять, не только для Наташи! Естественно, в каждом блюде, которое она сейчас приготовит, будут выявлены мелкие недочеты, но традицию надо соблюдать любой ценой.
Кухонная возня затянулась почти до полуночи, и когда Надежда Георгиевна закончила, муж давно спал. Она легла к нему под бочок, обняла, послушала ровное дыхание, и вдруг в голову пришла непрошеная мысль о том, как, в сущности, несправедливо устроен быт. Она работает не меньше мужа, а получает так даже и побольше, но домашние хлопоты все на ней. Алексей дай бог, если раз в месяц вкрутит лампочку. Ну ладно, она жена, а Анька с Яшей? Оба дети, оба учатся, но дочка должна помогать по дому, а сын – нет. Конечно, он вырос идеальным, потому что мальчик, и никто его ничего не заставлял делать. Приноси себе пятерки и с умным видом выдавай правильные рассуждения – вот и все, ты молодец. Не то с Аней. Аня – «ты же девочка», значит, помогай матери хозяйничать. Ладно бы отец был простой мужик, ковырялся в гараже, стругал и пилил или хоть собирал всякие радиоприемники и приобщал сына к своим мужским занятиям, тогда было бы справедливо. Или сын подрабатывал бы на полставки, как хотела та погибшая девушка-студентка.
Так, ладно, хватит думать о несовершенстве мира, есть вопросы поважнее. Дима Шевелев. Такой открытый и приятный парень, полярник, он тоже совсем не подходит под тип серийного убийцы, как его описал профессор. Но зачем тогда Павел Дмитриевич ввязался в это дело? Надежда Георгиевна повернулась на спину и уставилась в потолок. Ради второго сына… Он связался с рокерами, ушел на дно, и очень может быть, что сердечная недостаточность на самом деле не что иное, как передозировка наркотиков. Это то, что известно ей, а отец наверняка знает гораздо больше об обстоятельствах гибели сына. Вдруг он считает, что Кирилл Мостовой прямо виноват в Мийкиной смерти, и теперь ему мстит? Официально наказать, по закону, не получалось, чтобы не опорочить память Мийки и самого Шевелева, не справившегося с воспитанием детей, а теперь вот представился случай. Как подло мстить чужими руками… Ну не можешь ты успокоиться, пойди сам, открыто, вызови на честный бой, а не подстрекай других из своего безопасного кабинета!
Только на границе сна и яви пришла мысль, что если бы Кирилл увлекался наркотиками, это неизбежно выяснилось бы во время психиатрической экспертизы. И при обыске, кстати, нашлись бы хоть какие-то признаки этого увлечения.
Утром Наташа выглядела немного получше, но зеленый цвет лица и тени под глазами сохранялись. Похоже было, что ночью она долго плакала, но Надежда Георгиевна не стала пытать свою подопечную, просто покормила ее завтраком и помогла спуститься к такси.
Второй день подряд на такси – это было что-то очень странное, «элементы сладкой жизни», Надежда Георгиевна чувствовала себя самозванкой и робела перед водителями. Неприятно, когда прислуживают, от этого она терпеть не могла рестораны и такси, но на общественном транспорте Наташе было бы тяжело.
Собираясь в суд, Надежда Георгиевна положила в сумочку анальгин и цитрамон, а больше она не знала, чем помочь девушке. Наташа бодрилась, заявила, что ей совершенно ясно – Мостовой невиновен, поэтому можно дать покой пострадавшему органу, то есть ни о чем не думать и тихонько дремать, ну а если вдруг что-то радикально изменится, тогда уж она подключится.
Зная ненавязчивый советский сервис, они заказали такси на чуть более раннее время, чем нужно, уверенные, что машина опоздает, но, о чудо, водитель прибыл точно в срок, и в результате они оказались в суде едва ли не первыми. Кабинет Ирины был еще заперт, но секретарша любезно открыла его. Наташа прилегла на свою импровизированную кушетку, а Надежде Георгиевне было чуть неловко находиться в чужом кабинете без хозяйки, и она отправилась покурить, думая, что по раннему времени на черной лестнице еще никого нет.
Спустившись на один пролет, она услышала мужские голоса. Надежда Георгиевна поморщилась, узнав на слух прокурора и председателя суда, того самого красавца, за одним столиком с которым обедала в первый день. Председатель был ей симпатичен, а вот с Бабкиным ни за что не хотелось общаться, поэтому она притихла на своей площадке и не стала спускаться ниже, хотя курить на пороге, когда ты вроде бы и под крышей, и в то же время как бы на улице, гораздо приятнее, чем в помещении.
– Надо было ей больняк взять, – сказал Бабкин внизу.
Надежда Георгиевна знала, что подслушивать нехорошо, но навострила уши.
– Зачем?
– Сами знаете. Больняк – железное оправдание. Я бы заявил ходатайство о заслушивании в отсутствие свидетеля…
– Она его не удовлетворит. Отложит слушание, и вся эта бодяга неизвестно на сколько еще затянется. А так быстро пришла, оттарабанила свое, и свободна.
– Но…
– Без «но». Все под контролем. Ладно, пойдемте, надеюсь, уборщица у меня уже закончила.
