Она замялась. Как объяснить гостю, что ты подозреваешь в нем маньяка?
– Кажется, убийцу твоей девушки нашли, и по странному стечению обстоятельств я являюсь народным заседателем в процессе над ним.
– Ух ты!
– Вот я и хочу все досконально проверить, Дима. Мне же придется приговорить человека к смерти, поэтому я должна абсолютно точно знать, что он – убийца.
– Я бы не смог.
– Чего?
– Судить не смог бы.
– Ну знаешь, меня никто не спрашивал. Гражданский долг.
Дима кивнул и потянулся к меду. Тот давно засахарился, затвердел, Шевелев с усилием снял чайной ложкой стружечку бледно-желтой массы и отправил в рот.
– Не сразу запивай, мед кипятка не любит, – улыбнулась Надежда Георгиевна.
Легко было подозревать Димку, не видя его и мало что о нем зная. Тогда кусочки головоломки очень хорошо складывались, одно вытекало из другого, и ответ казался очевидным. А когда он рядом, парнишка, выросший у нее на глазах в сильного мужчину, сидит, ест мед, облизывая ложку, все подозрения кажутся кошмарным мороком. Это же Димка, почти родня!
– Сочувствую вам, тетя Надя, – Дима почесал в затылке и нахмурился, – решение страшное придется вам принять. А это ничего, что мы с вами знакомы?
– Дим, ну какое там знакомство! Сто лет не виделись, и еще столько же не увидимся.
– Гостеприимно.
– Зато правда, – усмехнулась она, – возможно, если бы тебя вызывали в суд, то я должна была заявить самоотвод, а так я официально даже не знаю, что именно ты ухаживал за Светой.
Тут у Надежды Георгиевны появилась идея. Постаравшись улыбнуться как можно непринужденнее, она сказала, что хотела бы посмотреть, как Дима теперь живет. Фраза прозвучала двусмысленно, попахивала дешевым флиртом в стиле вечеров «для тех, кому за тридцать», и Шевелев взглянул на хозяйку с некоторым ужасом. «Да ладно, мне сто лет», – фыркнула про себя Надежда Георгиевна, а вслух сказала, что хотела бы показать Яше, чего может добиться человек без поддержки родителей. Пора ребенку вылетать из гнезда.
Она действительно хотела показать сыну, как хорошо быть самостоятельным и не бояться трудностей, но главное – вдруг в доме Димы обнаружится фарфоровый пингвин?
– Назначьте любой день, тетя Надя, и я буду дома. Слушайте, там наверное мои ботинки уже лиофилизировались…
– Нет, Дима, они подверглись аэрофонтанной сушке, – улыбнулась Надежда Георгиевна, – пожалуйста, посиди еще десять минут с Аней, а то неудобно получится.
– Не вопрос.
Аня вернулась, и начался сумбурный, но интересный разговор о достижениях науки.
– Слушайте, – вдруг спохватился Дима, – а как там мой друг Вася Грайворонский? Вы его не обижаете?
Надежда Георгиевна покачала головой. Так вот, значит, почему Павел Дмитриевич просил за Василия Ивановича! Только отец с сыном тогда уже официально не общались, неужели дружба так сильна, что Дима нарушил бойкот?
– Маму в школу приводил?
– Дима, мы вызываем только родителей учеников. Педагоги сами за себя отвечают.
Шевелев засмеялся:
– Да нет, на беседу с подрастающим поколением! Такая мощная тетка, я ее обожаю, а вам грех не использовать этот ресурс для воспитания молодежи в духе ленинских идеалов.
– А кто у него мать?
– Ну здрасте! Лидия Грайворонская, вдова героя и сама герой!
– Та самая?
Дима кивнул, а Надежда Георгиевна принялась энергично размешивать сахар в чае, чтобы взять небольшой тайм-аут и сосредоточиться. После подвигов на Гражданской войне Иван Ильич Грайворонский успешно поднимал промышленность, комиссарил на крупных стройках и был убит вредителями где-то в Сибири перед самым началом войны, но незадолго до смерти успел жениться на юной девушке лет на тридцать себя моложе.
Во время войны Лидия Грайворонская была летчицей, а потом посвятила себя увековечиванию памяти покойного мужа. Она написала его биографию, книгу о нем для детей, постоянно публиковала статьи и интервью и часто выступала по радио. Надежда Георгиевна ясно помнила затрепанную книжечку в желтой обложке с бурыми коленкоровыми углами. Называлась она, кажется, «Сердце революции», а на фронтисписе был изображен буденновец, самозабвенно летящий в вечность верхом на коне.
Маленькая Надя несколько раз брала «Сердце революции» в школьной библиотеке и всякий раз читала с огромным интересом. Другие любимые детские книги повествовали о бедных, даже нищих детях, с младенчества понимавших, что только революция даст им шанс выйти в люди, и смело боровшихся за правое дело. В книге про Грайворонского было иначе – там рассказывалось про ребенка из богатой дворянской семьи, который пытливо постигал мироустройство и, сделав выбор в пользу коммунизма, добровольно отказался от всего и примкнул к большевикам. Стыдно сказать, но Наде больше нравилась первая часть, про светлое беззаботное детство, про нянек и кухарок и своего пони. Она читала и представляла этого пони, как живого: кареглазого, с густой челкой и бархатным теплым носом, которым он доверчиво тычется в ладонь, требуя сахарок.
Потом в библиотеке появилась еще одна книга Грайворонской – о летчицах Великой Отечественной войны. Это была очень грустная, пронзительная повесть для детей, но и взрослые не оставались равнодушны. Надина мама плакала, когда читала.
Лидия Грайворонская была в строю всю войну, но в повести себя даже не упомянула.
«Я и так есть, – сказала она в радиопередаче, – я выжила, и теперь мой долг рассказать о тех, кого больше нет, кто погиб во имя победы, во имя мира. Мы не должны забывать, как тяжело дается мир, как трудно и какую цену за него приходится платить. Но бороться необходимо, и не жаль заплатить любую цену, потому что если нет мира, то нет ничего».
Новых книг почему-то не выходило, Надя ждала-ждала, а потом увлеклась химией и охладела к художественной литературе, и забыла про Лидию Грайворонскую.
Только через много лет, уже взрослой женщиной, наткнулась в старой подшивке «Огонька» на интервью с Грайворонской по случаю Дня Победы. Лидия рассказывала, как в отпуске ездила на родину своей однополчанки, погибшей в бою, собирала о ней материал и теперь пишет биографическую повесть. Кроме того, одной московской школе присвоено имя Грайворонского, и Лидия вместе с пионерами создает там музей Ивана Ильича. В планах у нее еще серия очерков о боевых подругах и новая книга воспоминаний о покойном муже. Недавно ей посчастливилось стать членом Советского комитета защиты мира, там тоже предстоит много работы.
Надя перелистнула страницы и вздохнула: больше года прошло с выхода интервью, а новой повести все нет…
– Я думала, она давно умерла, – сказала Надежда Георгиевна.
– Нет, жива-здорова.
– Но почему тогда больше нигде не появляется?
