– Это мог сделать и сам Кирилл.
– Да, но Мостовой рано или поздно нашел бы заколку! – воскликнула Надежда Георгиевна. – Это же его дача. Допустим, я – наш подсудимый. Убила девушку, потом приехала на дачу, напилась с друзьями или без, выключилась, утром просыпаюсь – хвать! – нет заколки. Что я делаю?
– Пьете водичку из носика чайника, – улыбнулась Наташа, – и спрашиваете себя, зачем надо было так нажраться.
– Допустим. Но потом я начинаю искать свой трофей, без особого труда нахожу и помещаю в тайник. Вот и все. А вот если я убийца, но не Мостовой, как раз складывается. Убиваю, еду к другу, напиваюсь, теряю заколку, пьяная еду домой, вырубаюсь, просыпаюсь утром, пью водичку, спрашиваю себя, сую руку в карман, заколки нет, я в шоке, но делать нечего.
Наташа захотела поделиться с Надеждой Георгиевной своими опасениями. Директриса мыслит четко и логично, вдруг найдет аргумент, который развеет в пух и прах Наташины страхи? А если нет? Если наоборот?
Нет, определенно, то, что она думает, – полный бред! Надо прекращать паранойю.
– Нечего делать, если вы пьяница и не просыхаете, – возразила Ирина, – а если вы относительно нормальны, то поедете к Мостовому на дачу и найдете там свой трофей. Вы же понимаете, что это не только приятный сувенир, но и улика.
– Слушайте, – вступила Наташа, с удивлением услышав в собственном голосе раздражение, – смысл переливать из пустого в порожнее, если послезавтра машинистка покажет, что она спит с Кириллом двадцать лет?
– Это будут просто слова.
– А волос на заколке?
Судья нахмурилась и стала барабанить пальцами по столу. Наташа узнала мелодию с заставки «Кинопанорамы» и подумала, что Ирина, должно быть, очень музыкальная. Вообще интересная женщина, как переливной календарик: так посмотришь – одна картинка, под другим углом – другая. То она строгая красавица, то домовитая и радушная, а иногда – волевая и сильная. Какие же они были дуры с Надеждой Георгиевной, что объявили ей бойкот! Слава богу, вовремя опомнились, и то это заслуга Ирины, а не их. Словно базарные бабы вели себя, вспомнить стыдно. Зато теперь стыдно, что она не может поделиться своими идеями. Они вместе работают, пытаются узнать правду, а Наташа утаивает информацию, которая могла бы все прояснить.
– Господи, это если она не предъявит свой экземпляр, то придется дополнительную экспертизу назначать, – простонала Ирина, – чей волос, жертвы или машинистки, и начнется такая волокита… Ничего, будем заседать до упора.
– Школу мою до этого упора точно сожгут. Нет, я знаю, что хороший руководитель – это тот, у которого дело ладится в его отсутствие, но все же… Дело ладится, а какая-то драма назревает, пятой точкой чувствую.
– Я тоже уже к станку хочу.
– В смысле, Наташа? Вы же хирург.
– Операционный стол мы так называем. Что, может, по-быстренькому расстреляем тогда Мостового и вернемся к основной работе?
Она думала разозлить Надежду Георгиевну, но та только улыбнулась, и заметила, как странно, что у нас вроде бы презумпция невиновности, но при этом осудить человека значительно легче, чем оправдать его.
Несмотря на подавленное настроение, Наташа заметила, что Надежда Георгиевна в одночасье изменилась, причем вся целиком, так, будто в пятницу это была еще мраморная статуя, а после выходных пришла женщина с теми же чертами, но уже живая, из плоти и крови. «По крайней мере, будто кто-то выдернул лом у нее из позвоночника, – фыркнула Наташа, – обычно такие перемены от великой любви, но тут… Загадка».
– Надо идти от яйца! – провозгласила Надежда Георгиевна, наставительно подняв указательный палец.
– От какого еще яйца?
– Ab ovo!
– Ах вон что…
– Как этот Мостовой вообще попал в поле зрения правоохранительных органов?
Ирина усмехнулась:
– Малолетка одна на него пожаловалась, что он якобы ее изнасиловал, вот его и взяли в разработку, а там потянулась ниточка. Косвенные улики, но все одно к одному.
– А почему его за изнасилование не судят?
– Потому что мамаша не дала дочке развернуться. Забрала из милиции, и все. Ни экспертизы не было, ни заявления, как тут дело заводить? Но оперативная информация проскочила.
– Так надо эту девушку вызвать и поговорить с ней.
Ирина покачала головой и сказала, что смысла в этом нет. Изнасилование было или не было, но к серии убийств не имеет отношения, и что бы ни городила малолетка в суде, Мостовому это на пользу не пойдет.
Надежда Георгиевна не отступилась:
– Так давайте хоть неофициально с ней поговорим.
Ирина заметила, что это очень сомнительное предприятие с точки зрения закона. Потом подумала и сказала, что девушка не фигурирует в числе участников процесса, а Надежда Георгиевна и Наташа не являются сотрудниками суда и, в принципе, никто не мешает им навестить Татьяну Дементьеву в качестве частных лиц. Лучше всего пообщаться с ней где-нибудь на нейтральной территории, причем сделать это в качестве спонтанной личной инициативы, не ставя в известность судью.
Получив координаты девушки, целеустремленная директриса предложила сразу «рвануть» к ней и все выяснить. Наташа покорно села за руль и «рванула», по пути завезя судью домой.
«Откуда только взялся этот азарт?» – недоумевала Наташа, глядя на свою попутчицу. Она не очень верила в успех предприятия: зачем девочке говорить правду двум посторонним теткам?
Таня жила в огромном панельном доме-муравейнике. Выстроен он был совсем недавно, но парадоксальным образом разруха и запустение ощущались сильнее, чем во многих старых домах. Разбухшая парадная дверь, темная лестница с сырым и затхлым запахом из подвала, хлипкие перила и непременная оплавленная кнопка лифта. Когда входишь в такие парадные, в успешное строительство коммунизма как-то сразу совсем не верится. К счастью, квартира Тани находилась на третьем этаже, и воспользоваться лифтом не пришлось.
Встретила их небольшого роста женщина в красивом халатике, как оказалось, Танина мама. Наташа стушевалась, предоставила действовать Надежде Георгиевне, которая лучше умела общаться с детьми и родителями, а главное, была сильно настроена на победу.
Директриса представилась и только хотела объяснить, в чем состоит их интерес, как хозяйка немедленно пригласила войти, и гостьи не успели оглянуться, как очутились в маленькой, но уютной кухоньке, за столом, покрытым чистой льняной скатертью, и мама Тани сноровисто подавала чай.
– Никакого сладу с ней нет! – тараторила мама. – Живет как хочет! Вот как на нее повлиять, товарищ директор? Скажите, вы же педагог!
Наташа уже настроилась на целую лекцию по воспитанию молодежи в исполнении Надежды Георгиевны, но та только улыбнулась и тихо сказала:
– Я не знаю.
– Как это?
