Ирина молча открыла дверь. После разговора с родителями ей стало не до бабских выкидонов.
Заседательницы вошли, не забыв окинуть судью высокомерными взглядами. «Этими лучами ненависти по дереву можно выжигать», – усмехнулась Ирина.
С утра заслушали показания старшей медсестры отделения, куда хотела устроиться одна из жертв. Женщина сообщила, что студентка произвела на нее хорошее впечатление, умная, серьезная, но для работы медсестрой слишком хрупкая. «Высокая и тонкая, как тростинка, кажется, от порыва ветра может сломаться, а у нас надо тяжелых больных ворочать, – пояснила медсестра, – бывают весом под сто двадцать килограмм, а в ночную смену у нас две сестры, и все. Хорошо, если дежурный врач мужчина, а если нет? Я объяснила ей специфику работы и предложила подумать, но если бы она согласилась, то я бы ее взяла». Девушка посмотрела отделение, познакомилась с будущими коллегами, ее угостили чайком и проводили до ворот. Красивую заколку в волосах соискательницы медсестра запомнила очень хорошо, потому что там было написано Lancome, а она как раз недавно узнала о существовании этой фирмы.
Больше ничего полезного у медсестры выяснить не удалось, кроме того, что девушка уходила спокойная, в хорошем и ровном настроении.
После медсестры свидетельское место заняла востроглазая старушка, якобы видевшая Мостового убегающим с места преступления.
Это оказалась небольшого роста женщина, сохранившая, несмотря на преклонный возраст, осанку и фигуру, с аккуратной стрижечкой и легким макияжем, одетая в старомодный трикотажный костюм. Чувствовалось, что бабка далеко не всю жизненную энергию израсходовала на рабочем месте и теперь, выйдя на пенсию, активно участвует в жизни общества.
Она гладко, как по писаному, рассказала, как, возвращаясь от сына, увидела высокого широкоплечего молодого человека, выходящего из арки, ведущей во двор, где позже нашли убитую девушку. Сын провожал ее и тоже мог бы быть свидетелем, но, как назло, в этот самый момент отошел к телефону-автомату, расположенному за углом.
Старушка обратила внимание на этого молодого человека потому, что он двигался быстрее обычного прохожего, озирался по сторонам и вообще имел подозрительный вид, но о плохом она, конечно, не думала. Сын проводил ее до дома, обстоятельно выпил чаю с маминым печеньем и отправился домой. На обратном пути заметил оживление возле подворотни, спросил, в чем дело, и из того же автомата позвонил матери.
Ирина улыбнулась свидетельнице. Кажется, дело потихоньку налаживается. Очень может быть, что быстрый шаг и подозрительный вид – это художественное преувеличение, но все равно старушка назвала верные признаки – высокий и широкоплечий – задолго до того, как на горизонте следствия появился Мостовой, который бесспорно высокий и настолько широкоплечий, что это можно считать его особой приметой.
Все время, пока давала показания, бабка не забывала сверлить подсудимого испепеляющим взглядом и затем с пафосом заявила, что на скамье подсудимых сидит не кто иной, как человек, которого она видела на месте преступления, а потом опознала.
«Это уже на что-то похоже, – Ирина снова улыбнулась, – прямо аллегория торжествующего правосудия. Попробуем развить успех».
– Скажите, свидетель, а вы не заметили на человеке, выбежавшем из арки, следов крови, грязи или просто беспорядка в одежде? – спросила она.
– Так темно было, – простодушно ответила свидетельница, – до фонаря пока он дошел, мне только спину стало видно.
Ирина кивнула и перевела взгляд на Полохова. Тот сидел на своем месте, сложив руки в замок и безмятежно улыбаясь. «Да ты дурак, – подумала Ирина весело, – в медицинском смысле этого слова. Ладно, наблюдай, как судья твою работу делает».
– Хорошо, Клавдия Семеновна, тогда скажите нам, по каким признакам вы опознали гражданина Мостового?
– Так я ж сказала… – Старушка переступила с ноги на ногу и взглянула на Бабкина, будто ища поддержки.
– Вы сказали, что видели высокого и широкоплечего человека, а чуть позже добавили, что было темно, так?
Старушка кивнула.
– Я спрашиваю, каким образом вы выбрали именно гражданина Мостового во время опознания? Что именно позволило вам узнать его?
– Ну как…
– Это простой вопрос, Клавдия Семеновна. Было темно, вы стояли на противоположной стороне улицы, человек шел быстро… Не думаю, что в подобных условиях вы смогли хорошо рассмотреть его лицо и тем более запомнить. Вот я и спрашиваю вас, каким образом вы опознали подсудимого среди троих высоких и широкоплечих мужчин?
Свидетельница фыркнула:
– Так он там такой один был!
– То есть? – Ирина даже привстала от удивления. – Вы хотите сказать, что вам просто показали одного гражданина Мостового?
– Да нет! – старушка засмеялась. – Только остальные двое совсем плюгавые были, не в обиду им будь сказано. А этот – косая сажень в плечах, конечно, я его сразу узнала!
– Спасибо, свидетель.
Ирина выдержала долгую паузу, внимательно глядя на Бабкина. Он сидел, глядя в сторону, с физиономией, надутой больше обычного, а когда пауза затянулась, вздернул подбородок и сложил руки на груди.
– Адвокат, жду от вас ходатайства о заслушивании понятых. Мы должны получить объективную информацию о том, как проводилось опознание, – процедила Ирина.
Она посмотрела на подсудимого. Мало кто на его месте сейчас удержался бы от соблазна выкрикнуть что-нибудь обидное в адрес свидетельницы, или хотя бы «я же говорил, что меня там не было!», но Мостовой молчал, лишь побелевшие костяшки на сжатых кулаках выдавали его волнение.
«Может, ты и виноват, – мысленно обратилась к нему Ирина, – и творчество твое плохо влияет на детские умы, это очень может быть. А я страшно хочу замуж, так, что кости выворачивает, но осудить тебя только ради этого не смогу. Дождусь, когда буду внутренне убеждена в твоей виновности. Понимаешь, просто я всегда была хорошая, жила по совести, никогда не предавала никого, держала обещания и старалась, чтобы моя семья была счастлива. А потом меня вдруг предали. Муж, как сорока, улетел из гнезда ради новенькой блестящей любви, и моя жизнь обрушилась, а вот с ним ничего плохого не случилось, живет себе припеваючи, и никакого возмездия. Вот я и подумала, что подлость – это можно. Это не такая уж большая цена за то, чтобы быть счастливой, все ее платят, почему не я? И так свыклась, что меня снова предают, а я не вижу».
Следующим выступал тот самый дядя-биолог, вызванный в суд по ходатайству адвоката. Это оказался небольшого роста щуплый человек с непропорционально массивной нижней челюстью и хитрыми веселыми глазами. Несмотря на частые поездки за границу на научные конференции, одет он был незамысловато: старые кеды, джинсы «Салют» прямиком из шестидесятых, полосатая футболка с воротником и пуговицами (от фарцовщиков с «Галеры» Ирина знала, что этот фасон называется «поло»), а сверху потрепанный пиджак a-la председатель колхоза. Словом, типичный ученый.
