Выпив кофе, Наташа поехала в парикмахерскую, где мастер сделала ей ультракороткую стрижку, а заодно по старой дружбе нанесла легкий макияж.
В результате Наташа обомлела от радости, увидев свое отражение – никогда в жизни она так не нравилась себе. Оставлять такую красоту втуне было бы преступлением, и она поехала на работу.
В ординаторской сидел один Ярыгин, окруженный целым бастионом из старых историй.
– Ты видишь, что творится? – воскликнул он вместо приветствия. – В свой законный выходной сижу, потому что Глущу приспичило статью писать!
– Саша, ну это уж судьба такая у нас, – улыбнулась Наташа, – аспирантская. Ничего, защитишься, тогда и отыграешься.
– Да?
– Ну конечно. – Она повесила куртку в шкаф и посмотрелась в зеркало, проверяя, не потерялась ли красота по дороге. Немного жаль, что Ярыгин в трудах и обидах не заметил, как она преобразилась.
Шикарная стрижка, с лицом тоже все в порядке, и попа в черных вельветовых джинсах выглядит очень даже ничего. Любезный Сашенька мог бы и восхититься, хотя бы из вежливости.
– Это тебе прежде всего надо, – позлорадствовала Наташа, – у Альберта публикаций выше крыши, а тебе для защиты еще набирать и набирать. Так что радуйся.
– Я радуюсь, только у меня еще и семья есть, – буркнул Саша, – поздно подвижником становиться, и тебе, кстати, тоже не советую. Состаришься одна, кто тебе чайку нальет, благодарные пациенты, что ли?
– Ой, не каркай.
– Годы-то идут.
– Идут, – согласилась Наташа.
– Слушай, раз уж ты здесь, может, пособишь? А то я до утра не управлюсь.
Наташа поморщилась. Становиться палочкой-выручалочкой для Ярыгина не входило в ее планы, но раз это нужно Альберту…
Театрально вздохнув, она притянула стул и села напротив Сашеньки. Работа предстояла чисто канцелярская: взять из каждой истории пол, возраст, заболевание, операцию, исход и осложнения и занести в специальную таблицу. Наташа диктовала, Ярыгин записывал, и какое-то время дело спорилось, но потом хитрый Саша спохватился, что ему срочно необходимо посмотреть тяжелых больных, и Наташа осталась наедине с пыльными бумагами.
Что-то подсказывало, что Саша не станет торопиться обратно, она чуть позлилась, но неожиданно увлеклась работой, занося данные, одновременно пыталась уловить какие-нибудь закономерности в еще сырой таблице.
Таблица была расчерчена на листе ватмана, и для удобства Наташа встала, перенесла истории на соседний стол, чтобы не ютиться, и в прыжках от одного стола к другому процесс пошел веселее.
Внезапно ей на глаза попалась знакомая фамилия. Наташа вздохнула: наверное, это история отца погибшей девушки, которого она видела в суде и заметила характерный шрам на шее. Ну да, он, имя и отчество тоже совпадают. Она нашла дату операции – за неделю до гибели дочери. Вот, значит, почему она навещала его в больнице. Господи, какая ирония судьбы… Семья радовалась, что операция прошла успешно, опасность миновала, наверное, строили планы на лето, потому что отцу уже сказали, что он может жить полноценной жизнью, как здоровый. Были счастливы, что отразили удар судьбы, не подозревая, что совсем скоро будет новый, куда более страшный… Как там говорится: не было бы счастья, да несчастье помогло? А тут в точности наоборот. Если бы отец умер после операции, дочке стало бы не до молодых людей, она не поехала бы к тетке плакаться и осталась бы жива.
– О, Наташ!
Сердце екнуло, и Наташа замерла возле таблицы, не в силах поднять глаза. От неожиданности данные, которые она хотела записать, вылетели из головы.
– Вроде ж ты судишь, а не тебя!
– Ну да…
– За что ж обрили? – Глущенко рассмеялся своей незамысловатой шутке и уселся на диван.
– Очень смешно.
– А ты что это нашу работу делаешь? Что за тимуровское движение?
Наташа наконец подняла глаза и увидела, что Альберт Владимирович в уличной одежде. Наверное, только что пришел, поэтому Сашенька так смело его хаял и перекинул на нее обработку историй. Думал, руководителя сегодня не будет. Будто не знает, что Глущ – фанат труда.
Она промямлила, что Ярыгин просто попросил немножко помочь. Альберт Владимирович поднялся, подошел к столу и уставился на таблицу, где уже довольно много строк было заполнено ее рукой.
– Угу. Ясно. Придется тебя в список авторов включать.
– Да ладно, там уже и без меня наверняка народу хватает.
– Так точно. Длиннее самой статьи.
Сбросив куртку, он зашел за шкаф и принялся возиться, заваривая чай.
– Тебе сделать?
– Нет, спасибо, – буркнула Наташа и стала заполнять новую строчку. От волнения у нее плохо получалось, она не понимала смысла написанного в истории, и не только из-за врачебного почерка Альберта Владимировича.
Глущенко подошел к ней и поставил дымящуюся кружку на стол с таблицей, но Наташа так цыкнула, что он быстро подхватился и отсел на диван.
– Да что?
– А если кружка опрокинется? Это ж сколько историй заново лопатить!
– Наташа, а хочешь со мной ходить на операции? – вдруг спросил Глущенко.
– То есть?
– Что неясно? Будешь мне ассистировать?
– А Саша?
– Ну и Саша тоже, куда без него.
Наташа хотела сказать, что это величайшая радость и честь для нее, но слова застряли в горле. Соглашаться нельзя ни в коем случае!
– Так что?
– Нет, Альберт Владимирович. Спасибо за доверие, но нет.
– Почему?
Наташа улыбнулась:
– Понимаете, я не хочу зависеть от вашей милости. Сегодня я хорошая, иду на ассистенцию, завтра Сашеньке приз. А через месяц вы скажете, что я избалованная дочка и пошла вон.
Глущенко отрицательно покачал головой.
– Альберт Владимирович, ваше предложение для меня большая честь, и вообще мне очень приятно, и я не считаю вас самодуром, но все-таки нет. Не хочу оказаться в положении собачонки, вилять хвостом и выслуживаться ради сахарка.
– Я понял. Просто, понимаешь, когда я тебя увидел в маске, то понял, что твои глаза очень похожи на глаза одной девушки…
– Только глаза?
– Не знаю, я ее без маски не видел. Но глаза – один в один.
Наташа собралась, как перед прыжком в воду. Настало время признаться!
Но только она протянула руку к Альберту, как открылась дверь и вошел Ярыгин.
– Ой! – сказал он.
«Вот именно», – мрачно подумала Наташа.
– А я больных смотрел, – Сашенька быстро встал к столу с таблицей, – у Смирнова агония началась, надо было помочь…
