– Как же вы тогда заметили, что девушка сворачивает в опасную подворотню, и решили проводить ее, если вы такой задумчивый?
– Я задумчивый, но не сумасшедший, – Мостовой усмехнулся, – о чем, кстати, у вас имеется соответствующее заключение.
Бабкин поинтересовался, считает ли Мостовой себя физически сильным человеком, и задал еще несколько таких же беспомощных вопросов. То ли не готовился к заседанию, то ли просто не способен ничего из себя выжать.
Полохов вопросов к подсудимому не имел, чему Ирина не удивилась. Зато включилась Надежда Георгиевна.
– Скажите, Кирилл Вениаминович, – спросила она неожиданно мягко, – а за что вы получили государственную награду?
– За личное мужество при исполнении воинского долга. Боюсь, что больше ничего не могу сказать.
– Почему?
– Не имею права разглашать эти сведения.
После Мостового пригласили отца последней девушки. Ирина слушала и никак не могла понять, зачем Бабкину понадобилось издеваться над человеком.
Он только потерял дочь, еще не оправился от удара, а теперь закон, который должен быть на его стороне, должен поддерживать его и защищать, вытаскивает его на свидетельское место и заставляет публично признавать, что дочь вовсе не была хорошей девочкой, а совсем наоборот.
Он стоял, вцепившись в кафедру обеими руками так, что костяшки пальцев побелели, смотрел в пол и говорил так тихо и медленно, что Ирина почти физически чувствовала боль, которую сейчас испытывает этот человек. Но формальных оснований прервать Бабкина у нее не нашлось.
Наконец пытка закончилась, и свидетелю позволили сесть рядом с женой. Ирина заметила, что он хотел взять ее за руку, но женщина отодвинулась и сжала руки в замок.
Затем в порядке исследования доказательств почему-то оказалась подружка последней убитой девушки. Ирина нахмурилась – как она могла такое пропустить? В первую очередь должны быть опрошены представители потерпевшей стороны, то есть ближайшие родственники, а подружка это всего лишь подружка, даже очень-очень близкая.
Задумалась о государственной награде Мостового, вот и допустила еще не ошибку, но уже ляп. Внимательнее надо быть!
В зал суда вошла девушка, про которую первое, что приходило в голову, – это определение «приличная».
Не полная, но приземистая, коренастая, очень простое круглощекое лицо, русые волосы, заплетенные в косу, – не уродина, а просто никакая. Может быть, гуляя со своей подружкой, свидетельница красилась и одевалась эпатажно, но сейчас она выглядела как настоящая советская девушка, даже комсомольский значок не забыла приколоть к серому сарафану с крылышками.
Странно, что погибшая, судя по фотографиям, бывшая на редкость красивой девушкой, дружила с этой простушкой.
– Да, Аня увлекалась рок-музыкой, – сказала свидетельница, – но дело было не в этом.
– А в чем? – осклабился Бабкин.
– В том, что она еще в школе влюбилась в Мостового, – заявила девушка, – и очень хотела с ним познакомиться.
– И она с этой целью ходила в кафе на углу Невского и Владимирского, так называемый «Сайгон»?
– Ну да.
– А вы тоже с нею ходили?
– Да, но я только чтобы ее подстраховать. Я все время ее отговаривала, переубеждала, что нечего там делать, но Аня меня не слушала. Ну а бросить ее одну я тоже не могла.
– И что ж, удалось вам познакомиться с Мостовым?
– Нет. На нас там никто не обращал внимания. Ну, может, поглядывали, но знакомиться не подходили, а мы с Аней первые стеснялись. Она все мечтала хоть как-то зацепиться в этой тусовке, сначала хоть с каким-нибудь мелким человечком законтачить, ну а дальше уж стать своей. У нее были надежды на свои переводы песен. Аня хорошо воспринимала на слух тексты, записывала и переводила. Еще говорила, что если бы люди у нас знали, какие глупые тексты песен у заграничных групп, то и слушать бы не захотели. Она вообще не такая была, не развязная. Со стороны могло показаться, что она чуждую музыку слушает, бегает по тусовкам, но это все было только ради того, чтобы познакомиться с Кириллом Мостовым. Если бы у нее это получилось и он бы на нее запал, то она бы сидела дома, борщи варила и Зыкину слушала.
Ирина покосилась на Мостового. Он впервые с начала процесса утратил свою невозмутимость. Опустив глаза и сгорбившись, он комкал в руках носовой платок.
– Гражданин Мостовой утверждает, что никогда не был знаком с вашей подругой и даже не подозревал о ее существовании, – сказал Бабкин. – Каким же образом она в него влюбилась? Все же он не киноартист.
– Сначала она услышала кассету с его песнями и прямо как с ума сошла. У нее дома не было магнитофона, так она ко мне приходила слушать, пока родители не подарили. А у нас в классе была девочка, так ее старший брат прямо фанат рока и вхож в тусовку. Ему Аня нравилась, поэтому он один раз взял ее на квартирник группы «Мутабор». Анька после этого вообще пропала. Она надеялась, что Павлик будет ее и дальше водить, но он сказал: или ты моя девушка, или разбежались.
– И?
– И они разбежались. Тем более что у него толком знакомств-то и не было, так, понты одни.
– А вы не думаете, что ваша подруга все же могла познакомиться с гражданином Мостовым?
– Ну что вы, нет, конечно! Я бы знала.
– А если бы они случайно встретились на улице, она могла бы подойти к нему первая?
– Не знаю даже, – свидетельница нахмурилась, – если бы мы с ней были вместе, то подошла бы, наверное. А одна, может быть, и растерялась…
Бабкин кивнул. Взглянул на Мостового, потом в зал, потом зачем-то переложил у себя на столе бумаги и снова посмотрел на подсудимого.
– А как вы думаете, – произнес он наконец, – если бы гражданин Мостовой сам подошел на улице к вашей подруге, она отнеслась бы к нему благосклонно?
– Ну конечно же! Она только об этом и мечтала!
– И она пошла бы с ним в темный двор?
– Да она бы с ним в ад пошла, если бы только он ее позвал!
Тут мать погибшей девушки встала, тонко вскрикнула, пошатнулась и осела на руки мужа. Наташа вскочила, побежала к женщине, а Ирина быстро закрыла заседание.
Надежда Георгиевна вышла из суда в тяжелом настроении. Врач «Скорой» не нашел у несчастной матери ничего серьезного, но все-таки предложил госпитализацию. Та отказалась, и вторая заседательница повезла ее домой на своей машине. Просто удивительно, что эта расфуфыренная девка оказалась столь отзывчивой.
Сегодня, прикоснувшись к чужой боли, Надежда Георгиевна вдруг поняла, что отвечает за справедливость приговора не только перед советским народом, но и перед совершенно конкретными людьми – родными погибших девушек. Эти люди, страдающие от потери самого дорогого, что есть на свете – детей, убитые, раздавленные горем, все же нашли в себе мужество явиться на процесс и дать показания ради торжества справедливости, так что она просто не имеет права не оправдать их надежд.
