– Да уж, – муж покачал головой, – знаешь, а не исключено, что он интересуется нашими делами, потому что завидует. Мы, конечно, не достигли таких высот, как он, зато у нас в семье все хорошо.
– Тьфу-тьфу, Алеша, разве можно такое вслух говорить! – Для гарантии Надежда Георгиевна постучала по краешку стола. – В общем, он меня вроде как напутствовал, чтобы я проявила мужество.
– В смысле?
– Алешенька, я не знаю, можно ли с тобой говорить о деле, – улыбнулась Надежда Георгиевна, – я спрошу завтра у судьи, и если она разрешит, все тебе расскажу.
Муж кивнул. Он не был особенно любопытен.
– Слушай, – спохватилась Надежда Георгиевна, – а ты помнишь новую жену Шевелева, какая она высокая и худая? В наше время совсем не было таких девушек, правда? Ну, может, одна на весь университет, так это считалось уродство, макарониной дразнили, доской или еще похуже, а теперь, извольте, эталон красоты.
– Тоже мне, эталон, два метра сухостоя, – фыркнул Алексей.
– И такое чувство, что спрос рождает предложение, – продолжала Надежда Георгиевна, которой не хотелось больше вспоминать разговор с Шевелевым, – вокруг становится все больше и больше подобных дылд. В школе у меня в параллели хоть одна да есть такая. И всем плевать, что головка маленькая, как у ящерки, а рожица так просто недоделанная. Главное – ноги тощие и длинные и жопка с кулачок, вот это красотища.
– Ну это все пройдет, – зевнул муж, – а пойдем-ка, моя дорогая, спать.
Ирина не очень любила подготовительную часть судебного разбирательства, главным образом потому, что приходилось очень много говорить. Оглашать сущность дела, разъяснять всем права, предупреждать об ответственности… И все это необходимо не бормотать себе под нос, а декларировать громко и внушительно. У Ирины же был тихий, нежный голосок, скромное самомнение и ни малейшей тяги к актерству, поэтому она сильно утомлялась, олицетворяя советское правосудие. Зато в процессуальных тонкостях Ирина не терялась. За все время работы у нее не было ни одного отмененного приговора, прежде всего потому, что она скрупулезно соблюдала все формальности. Проверка явки в суд, проверка своевременности вручения обвинительного заключения подсудимому, проверка полномочий, разъяснение прав, заявление и разрешение ходатайств – все это Ирина выполняла безукоризненно и осмысленно. У нее мелькнула даже мысль, не заявить ли отвод идиотам Бабкину с Полоховым или, на худой конец, самой себе, но оснований не нашлось.
Чем больше Ирина думала над процессом, тем менее убедительной представлялась ей система аргументов обвинения. Убери заколку – и вся пирамида рассыплется. Ну приставал к малолетке, с кем не бывает, может, она выглядит на двадцать пять, а если накрасится, так и на все сорок. Ну кортик у какого-то растеряхи сперли, пока Мостовой служил. И что с того? Вот если бы кортик нашли при обыске, другое дело, а так не аргумент. Две жертвы из шести были знакомы с творчеством группы «Мутабор» – что ж, в популяции, наверное, как раз около тридцати процентов слышали или знают о существовании этого подпольного коллектива.
Приставал к девушке, имея нож в кармане, ну так в кармане же!
Бабка какая-то видела его около места преступления примерно во время преступления. Уже получше. Вот если бы еще другой свидетель не заболел и был способен опознать Кирилла! Но, с другой стороны, Мостовой мог оказаться там с совершенно невинными целями, он же живет неподалеку.
Все мелочи, мелочи, но одно к одному. Всех подряд в изнасиловании не обвиняют, и редкие заколки кустарного производства, тем более с волосом, по групповой принадлежности совпадающим с жертвой преступления, обнаруживаются под диваном не у каждого мужика в городе.
Мостовой успешно поступил в вуз, и хоть не стал продолжать учебу, все равно занимается умственной деятельностью – пишет музыку и стихи, значит, интеллектуально он стоит довольно высоко. Другими словами, мозгов хватает, чтобы избавляться от улик и хранить орудие преступление там, где искать не станут. Может быть, это какое-нибудь дупло в старой сосне неподалеку от дачи, может, заброшенный дом в деревне, располагающейся вообще не на Карельском перешейке. Может, склеп на кладбище. Если бы наружка подольше походила за Мостовым, он бы вывел сыщиков на свой тайник, но ребята поторопились, и как их за это винить, жизнь человека дороже любых доказательств.
Ирина вздохнула. Гособвинитель, пустой человек, заполняет пустоту пустотой. На суд будет обрушена лавина никому не нужной информации. Вызвана тетка первой жертвы, от которой она ушла навстречу смерти, подружка второй девочки, отец второй девочки вообще непонятно зачем. Сестра третьей жертвы расскажет про заколку, это будет, пожалуй, ключевое свидетельство, по этому же случаю вызвана медсестра, с которой девушка общалась по поводу работы в день своей трагической гибели. Бедная студентка ЛИТМО мало что иногородняя, так еще была такая нелюдимая, что о ней некому даже рассказать в суде, но на всякий случай в качестве свидетеля пригласили научного руководителя. Про участкового терапевта будет говорить муж, а про несчастную последнюю девочку – родители и подружка. Девушка, при попытке пристать к которой взяли Мостового, тоже вызвана. Сначала будут давать показания представители потерпевших, потом спасенная девушка, потом глазастая бабулька, ну а дальше уже люди из окружения Кирилла, эксперты и специалисты. Очень бы хотелось вызвать в суд молодого человека, с которым за несколько дней до гибели поссорилась первая девушка, но Бабкин заявил, что смысла в этом нет, и взглянул очень многозначительно. Ирина сказала, что парня никто ни в чем не обвиняет, но он может знать о своей девушке больше, чем родители, и то, что его не допросили повторно, когда вышли на личность Мостового, является одним из немногих недочетов в целом добросовестно проведенного следствия. «Поверьте, Ирина Андреевна, делать этого было не нужно», – ответил Бабкин с некоторым даже высокомерием.
Приличный адвокат заявил бы ходатайство о вызове молодого человека в суд, но Полохов есть Полохов.
Ирина думала, не пригласить ли малолетку Дементьеву, с подачи которой Мостовой попал в поле зрения правоохранительных органов. Только смысл? Это всего лишь оперативная информация, ничем не подкрепленная, а изнасилование, даже если оно и совершилось, не имеет отношения к тем преступлениям, в которых обвиняют Мостового. Татьяна несовершеннолетняя, мороки с ее показаниями куча, а толку – ноль. Или все же нужно было вызвать?
Сон не шел, она закуталась в платок и отправилась на кухню. Сегодняшнее похмелье напугало Ирину, и она поклялась себе, что больше никогда не станет пить. Бокал-другой по праздникам, а в одиночку – ни при каких обстоятельствах.
Но чего-то хотелось, и Ирина сделала себе чаю. Вдруг увидела на полке с кулинарными книгами первый том «Проклятых королей» и ужаснулась: господи, она начала их читать месяц назад, а потом даже не вспомнила, куда положила. Хваталась за рюмку каждый вечер, какой позор! Ну все, слава богу, очнулась.
Ирина погладила синюю картонную обложку – сколько интересного скрывается под нею! Ох, был бы Валерий сейчас рядом…
