— клизмотерапия кишечника;
— лимфодренажный (лимфатический) массаж;
— электромиостимуляция;
— сеансы интервальной гипокси-гиперокситерапии, которыми так увлекался Майкл Джексон (снижение уровня кислорода в крови до индивидуального адаптационного с последующим возвращением к исходным данным);
— назальная терапия с эфирными маслами;
— косметический центр с салоном красоты, практикой липосакции, инъекциями ботокса и гиалуроновой кислоты;
— неизбежно-обязательные для всех пятизвездочных отелей: фитнес, шиатцу, спа, йога, сауна, хамам;
— и, наконец, знаменитая процедура ВЛОК — внутривенное лазерное облучение (очищение) крови синим цветом.
Роми, конечно же, не подвергнется ни одной из этих «пыток», разве что подошвенной рефлексологии и массажу головы. Чтобы кормить девочку, я затарился в венском дьюти-фри килограммами «вредной» еды: ветчиной, колбасой, ультрамодными чипсами Chipsters, «долгоиграющим» сэндвич-хлебом, Doritos с сыром, большой подарочной коробкой орехов Crunch и гигантским белым Tobleron.
Я надеялся, что, как только FeDexом доставят Пеппера, скучать моей дочери не придется. Увы, стоило нам войти в столовую, где тучные пациенты в купальных халатах молчаливо поглощали пищу, и я понял, как трагически заблуждался. Дизайнерское помещение пропахло пресной морковью, разваренным сельдереем, осточертевшей всем репой и пюре из зеленого горошка. Я обожаю хумус, но жить в нем… Нет уж, увольте! Время от времени кто-нибудь вскакивал и устремлялся в туалет. Директор объяснил, что прожевывать каждый кусок следует сорок раз и только потом глотать. Это великое открытие сделал основатель клиники: мы едим слишком быстро, слишком часто, слишком поздно и слишком жирно. Все было устроено так, чтобы богатые потребители в махровых «тогах» чувствовали себя максимально виноватыми. Нас окружали одинокие жвачные индивидуумы, печально взиравшие на ведущий к озеру понтон. Неужто постчеловечество уподобится крупному рогатому скоту? Работай я до сих пор на телевидении, организовал бы дебаты на тему «Коровье будущее человека: химера или реальность?».
Роми посмотрела в свою тарелку и бросила на меня убийственный взгляд. Ей подали бургер-тофу на черством полбовом хлебе и овощи на парý. Я попытался вывернуться.
— Слушай, детка, твоему отцу нужно восстановить печень, но ты ни при чем, поэтому я забил наш шкаф вкусной едой.
— Ну хорошо, а то я испугалась. А почему на столе нет ничего попить?
— Они считают, что твердое не должно смешиваться с жидким. Я забыл почему, что-то про кишки. Они говорят, желудок управляет всем нашим организмом — телом, эмоциями и бла-бла-бла.
— Я умираю!
— Чур я первый!
— Скажи честно, папа: мы здесь, потому что ты наркоман, как отец одной из героинь «Сплетницы»?
[233]
— Нельзя задавать подобные вопросы своему предку! Я категорически отвергаю ложное обвинение в пагубном пристрастии!
— Весь коллеж смотрит твою передачу, так что не считай меня идиоткой.
— Ну, во-первых, я больше не работаю на телевидении, а во-вторых… все было не по правде. И давно.
— Последнее шоу вышло две недели назад. Не волнуйся, папа, я рада, что ты лечишься и бросаешь пить.
— Ты ошибаешься, Роми! Мы приехали отдохнуть перед Нью-Йорком, где будем достигать Вечности.
Я замолчал, почувствовав, что ей нужно было высказаться: я — твоя дочь, я знаю, что ты лучше всех на свете. Я был счастлив сбросить маску. Конечно, Роми права: реабилитация — обязательный этап на пути к бессмертию. Дочь проявила благородство, подбадривая меня.
Облака рассеялись, как остатки «снежков»
[234] в хорошем ресторане. Мы полюбовались закатом солнца за гору и решили насладиться джакузи. Разве не парадоксально, что места, созданные Природой для вечной жизни, внушают столь сильное желание покончить с собой? Мы вернулись в номер, и Роми решила подразнить меня, поедая сэндвич с хамоном Pata Negra
[235] и запивая его кока-колой. Я держался стойко, потому что воспринимал назначенную диету как вызов телереальности — новый сезон «Я знаменитость, заберите меня отсюда». Заснули мы перед телевизором, под церемонию вручения премии «Сезар», где мой второй фильм ничего не получил ни в одной номинации. Роми спала на кровати, я устроился в релаксантном кресле-пузыре с приглушенным светом и шумом прибоя. Кресло согревало спину, как спинка сиденья моей парижской машины. Заведение Viva Mayr сулило простое счастье всем кошелькам, готовым выкладывать за него по тысяче евро в день.
* * *
В моей тяге к санаториям есть нечто генетическое. Я происхожу из семьи врачей, которые в начале двадцатого века создали в Беарне десяток лечебных учреждений. В детстве дед рассказывал, что между двумя войнами чахоточные больные ужинали в смокингах и вечерних платьях, под аккомпанемент квартета, исполнявшего камерную музыку, и любовались сумерками над Пиренеями. Теперь пациенты-клиенты-курортники худеют в махровых халатах-балахонах и переходят от сауны к бассейну в матерчатых тапках. «Волшебная гора»
[236] далеко. Мне жалко всех чудиков, лишающих себя пищи в надежде добавить облику привлекательности. Разве можно выглядеть желанным в халате и шлепанцах?! Они и правда не понимают, что их сексуальная жизнь закончилась? У расы людей есть неоспоримые преимущества, но неосознанные стремления довели ее до гибели. Вот так и мой любимый Париж, бывший до войны мировым центром искусства и культуры, сегодня превратился в загаженный музей, покинутый туристами из-за терактов.
Раса сапиенсов должна была трансформироваться или исчезнуть (что фактически равнозначно): человечество, каким мы его знали после Иисуса Христа, так и так умирает. Париж не станет прежним, человек не вернется к себе «догугловского розлива». Необратимость судьбы унижает нас. Тот, кто найдет способ повернуть вспять временной поток… станет величайшим благодетелем из всех, живших на планете Земля.
