Жан-Марк: Впервые ведущий еженедельной часовой программы на телевидении отказывается от собственного шоу ради трехминутной радиохроники! И вы хотите убедить нас, что это повышение? (Смеется.)
Я: Я действительно так считаю. Знаете почему? Мой «голос» будет звучать свободно. Кроме того, радийные передачи уже тысячу лет снимают на камеру. Видео выкладывается в Сеть, так что радио больше не радио.
Жан-Марк: Вам надоело глотать все без разбору? (Смеется.)
Я: Я завязываю, чтобы заниматься дочерьми. Отгадайте загадку: что происходит не в прайм-тайм?
Жан-Марк: Свобода? (Смех.)
Я: Нет — жизнь. Большинству ведущих невыносима даже мысль о возможном исчезновении из их жизни эфира. Они готовы вести любую дебильную игру — вспомните Дечаванна, Сабатье, Нагуи… Я должен был уйти прежде, чем мне предложат крутить барабан перед безработными со стажем.
Жан-Марк: У вас кризис среднего возраста? (Смеется.)
Я: Мне пятьдесят, позади не половина, а две трети жизни. И это не кризис, а урок. Назовем его «Наукой двух третей жизни».
Жан-Марк: Что за урок? (Смеется.)
Я: Вам не понять.
Жан-Марк: Как вы собираетесь вести еженедельную хронику, путешествуя по миру? (Смеется.)
Я: Внимание, Жан-Марк, я буду вынужден использовать два технических термина: «дуплекс» и «ГКТ». Это начальные буквы «Готов к трансляции». Простите за профессиональный жаргон.
Жан-Марк: Вы правда готовы вернуться на телевидение через год? Не забыли, что решаете не вы, а публика и вещатели? (Смеется.)
Я: Самая широкая аудитория у «Химического шоу» на YouTube Live. Все могут зайти туда. Не забыли, что теперь, если решишь «делать ТВ», не нужно спрашивать разрешения у миллиардеров, а по совместительству — контролеров европейского телевидения Венсана Боллоре
[165] или Мартена Буига
[166]. Что касается Огюстена, то он мой друг, и я желаю ему чýдных химических опытов в прямом эфире. Уверен, он отлично развлечется — вместе с телезрителями. Кроме того, я — как и вы — сам себе продюсер. Изучаю все опции.
Жан-Марк: Вы не ответили на вопрос. Не обидно, что вас так быстро заменили? (Смеется.)
Я: Время покажет. Публика решит. Доверие очень важно. Это похоже на ваш порнокастинг с четырнадцатилетками. Несовершеннолетние должны очень доверять вам, раз соглашаются мастурбировать «на пробу» у вас в кабинете. (Насмешливо улыбаюсь.)
Жан-Марк: Ты и правда чертов засранец. Выключите камеры. Говнюк! (Он вскакивает, замахивается для удара, вмешиваются мои телохранители.)
Финальная реплика. Ее «процитировали» четыре миллиона раз: ссора года!
* * *
Я вернулся домой и попросил Роми отложить телефон и послушать меня внимательно пять минут. Она вздохнула, но подчинилась. Мне нравится, что дочь дурно воспитана. Совсем как я в ее возрасте.
— Секундочку, — попросила она. — Назови жалящее насекомое из семи букв, начинается с буквы «С».
— Слепень. С_Л_Е_П_Е_Н_Ь.
— Ты уверен? Вот черт, подходит!
Роми уже несколько недель играла в «94 %» на iPhone — угадывала слова. Я считал, пусть лучше обогащает словарный запас, чем кликает дебильные карамельки в Candy Crush или врет учителям, чтобы смыться с уроков и отправиться по магазинам мерить шмотки.
— Отнесись серьезно к тому, что услышишь, детка. Хочешь отправиться в путешествие? Только ты и я?
— Но сейчас же не каникулы!
— Скоро лето, пропустишь месяц, ничего страшного не случится. Мама согласна. Я сочиню записку для коллежа — настоящую, тебе не придется подделывать мою подпись.
— Ну, началось… А мои подруги?
— Будешь писать им и общаться по Скайпу.
— А Лу с Леонорой?
— Они присоединятся к нам, как только Леонора получит отпуск. Мы увидим море, горы, дальние страны…
— Ладно, назови дерево из шести букв на «П».
— Платан?
— Ура! Восемь очков!
— Нам нужны простор, свежий воздух и свобода, это пойдет на пользу и тебе, и мне.
После того как мы расстались с матерью Роми, девочка держит чувства в себе. Несправедливо так рано взрослеть. Я боюсь затрагивать болезненную тему, только спрашиваю время от времени:
— Ты уверена, что все в порядке?
Дочь не отвечает, и я задабриваю ее шоколадными хлебцами, пачкой жвачки или подпиской на Netflix. Роми фанатеет от сериала «Как избежать наказания за убийство».
— Мне больше нравилось, когда ты смотрела «Ханну Монтану»
[167].
— Теперь все изменилось: Мили Сайрус превратилась в толстую бабищу.
Помню один уик-энд на Корсике. Мы были на пляже, и Роми попросила меня намазать ей спину маслом для загара. В тот день я впервые заметил, что моя дочь скоро станет взрослой. Мне было неловко касаться ее кожи. Я знал, что последний раз глажу тело существа, которому дал жизнь. Окружающие смотрели неодобрительно, отдыхающие пансиона Мюртоли шептали мне в спину: «Неужели старый боров так и будет таскать за собой дочь?» Напрасно я избегал этого ребенка — только она по-настоящему знает меня. Знает, что я болван, и прощает. Не обижается, что я променял ее маму на какую-то швейцарку. Дети нужны, чтобы «корректировать стрельбу». Порой, когда Роми смеется, она становится похожа на нас обоих. Приходится сдерживать себя, чтобы не задушить Роми в объятиях. Наверное, зря.
— Ты недовольна.
— Наоборот. Это убийственно.
— Вовсе нет. Как раз ничего убийственного.
Снимай я фильм, дал бы на этом месте трехсекундный крупный план моего лица с загадочным выражением, чтобы подчеркнуть двойной смысл реплики.
— Помнишь, я сказал, что мы не умрем?
— Угу.
— Ты поверила?
— Ну-у-у-у… нет. Ты много чего говоришь.
— Но-но, критиканша! Я этим зарабатываю на жизнь. Ну так вот, чтобы остановить смерть, нужно повидаться с некоторыми докторами. Они нами займутся. Поняла? Такова цель нашего путешествия. Только никому не говори.
