Леонидас вынул изо рта трубку, поднял ее к виску и тихонько постучал по нему мундштуком.
– Бояться – дело хорошее, – мирно продолжал он. – Вы начинаете понимать, что большая книжная расстановка, к которой вы собираетесь приступить – и против которой, поверьте, я совершенно ничего не имею, – в этих стенах невозможна.
– А тогда где?
Она не узнавала собственный голос – дрожащий, жадный.
– Там. В том, что можно назвать как угодно – духом, головой, сердцем, умом, сознанием, памятью… Есть еще много всяких слов. И все не те, по-моему. Но важно вовсе не это.
Он оперся на подлокотники и слегка наклонился к ней.
– Все эти книги должны найти свое место в вас. Внутри вас. И ни в каком другом месте.
– Вы хотите сказать… что я должна их все прочесть? Все?
Он молчал, и она заволновалась, потом протестующе скрестила руки на груди:
– Ну даже если я смогу… и что, что будет потом?
Леонидас, слегка запрокинув голову, выпустил безупречно ровное колечко дыма; он мечтательно следил за тем, как оно меняет форму, коснувшись потолка.
– Потом вы их забудете.
18
И она начала читать. Установился новый распорядок дня: она вставала рано, готовила Заиде завтрак, проверяла ее ранец, спускалась следом за ней по железной лестнице, отзывавшейся гулом на каждый их шаг, махала ей рукой, придерживая тяжелые ворота, между створками которых просовывала нового “кукушонка” взамен прежнего, успевшего распасться на сырые лохмотья, потом шла в кабинет.
Книги ждали ее. Жюльетта научилась ловко скользить между стопками, огибать углы коробок, касаться стеллажей так, чтобы с них ничего не рушилось. Она больше не ощущала удушья, прежде заставлявшего ее время от времени выскакивать из комнаты, из двора и шагать по улице, скрестив на груди руки, чтобы защититься от пронизывающего ветра. Гора книг превратилась в нечто дружелюбное, в подобие мягкой перины, на которой ей было легко и удобно. Когда она закрывала за собой стеклянную дверь, ей даже чудилось исходящее от страниц призывное жужжание, вернее, дрожь. Она застывала на месте, не дыша, и ждала. Зов слышен сильнее с той стороны – нет, вот с этой. Из забитого камина или из вон того темного закоулка за стремянкой. Она подходила ближе, осторожно протягивала руку и поглаживала потрепанные картонные или кожаные корешки. Потом опять застывала неподвижно.
Здесь. Вон та.
Жюльетта с первого же дня поняла, что не в силах сама что-то выбрать среди тысяч книг, скопившихся у Солимана. И положилась на случайный выбор, опробованный в ходе “передач” в метро. Надо просто подождать. Не нервничать. Ей не видна внутренность книг – все эти миллионы фраз и слов, копошащихся, словно колония муравьев, – зато книги видят ее. Она отдавалась им. Быть может, хищнику подозрительна легкая добыча, не пытающаяся спрятаться, или убежать, или защищаться? Стоило ли ей, в самом деле, относиться к книгам как к множеству диких зверьков, мечтающих вырваться из своих бумажных клеток, наброситься на нее и сожрать?
Возможно. Это не имело никакого значения. Ей хотелось, чтобы ее сожрали. Это желание не давало ей уснуть ночью, выталкивало из постели на рассвете, удерживало допоздна под лампой в индустриальном стиле, купленной на барахолке на соседнем проспекте, – раньше она никогда не пускалась в такой дальний путь, бегала только в магазин на углу.
Она читала, лежа на животе на кровати, прислонившись спиной к перилам галереи, если луч солнца согревал воздух, читала, опершись локтями на письменный стол Солимана и на кухонный стол, где готовила еду Заиде, читала, переворачивая быстрым жестом бифштексы на сковородке, обжаривая шампиньоны и помешивая бешамель. Умудрилась даже найти позу, хоть и неудобную, конечно, чтобы читать за чисткой овощей: надо было пристроить книгу на сгибе локтя и переворачивать страницы вилкой, зажатой во рту. Какое ребячество, если подумать. Читала в ванне, как клиентка Хлои (дочитала ли та “Ребекку”? стал ли конец романа концом ее счастья в непригодной для жизни квартире, изъяны которой заслонила от нее знаменитая история любви?), читала за кофе и даже принимая передатчиков: жадно поглядывала на начатую страницу, подвигая к посетителю стопку собранных отовсюду книг – с извиняющейся улыбкой.
Жюльетта проскальзывала в каждый сюжет как в новенькую блестящую кожу; ее собственная пропитывалась солью и благовониями, содой, благодаря которой тело Тахосер, героини “Романа о мумии” Готье, сохраняло свою гибкость, ласками незнакомца, встреченного на борту корабля, пыльцой деревьев, растущих на другом конце света, иногда – брызнувшей из раны кровью. Ее уши полнились звонким голосом гонга, стрекотанием старинных флейт, хлопками ладоней, отбивающих ритм танца или одобряющих чью-то речь, шуршанием волн, перекатывающих в сине-зеленом чреве округлую гальку. Ее глаза горели от ветра, от слез, от жирного грима куртизанок. Ее губы пылали от тысяч поцелуев, а пальцы покрывала незримая золотая пудра.
Иногда она выныривала из этого беспорядочного чтения с тошнотой, но чаще – хмельная от простора, страсти, ужаса. Без четверти пять Заиду у двери кухни встречала не она – а Саламбо, Александр, Санчо Панса или барон на дереве
[10], страшная леди Макбет, гетевская Лотта, Кэтрин Эрншо – а порой Хитклифф.
– Рассказывай, – требовала девочка.
И Жюльетта рассказывала, попутно намазывая ей маслом три гренка, ни больше ни меньше. Девочка откусывала понемножку, растягивая удовольствие.
– Ты как Солиман, – сказала она на пятый день. Жюльетта уже давно отметила, что та никогда не говорила “папа”. В ее глазах Заида была маленькой взрослой женщиной, порой чересчур серьезной, с железной логикой.
– Почему как Солиман?
– Он всегда говорит, что ездил на край света, не вставая со стула. Ты тоже так будешь? Ты больше не выходишь на улицу. Гуляешь в голове. Я бы так не смогла.
– Но ты же любишь всякие истории, – возразила Жюльетта, запуская палец в банку с клубничным вареньем и облизывая его; она, конечно, должна была учить девочку хорошим манерам и подавать ей пример, но забыла.
– Да, потому что…
Заида положила подбородок на кулачок и задумалась, сдвинув брови. Это выражение придавало ей такое разительное сходство с отцом, что Жюльетта растрогалась – и заволновалась. Ей не хватало Солимана. От него не было никаких вестей, она начинала беспокоиться.
– Потому что мне от всех этих историй тоже хочется приключений. Но мне нельзя, я еще маленькая. А вы, вы не любите приключения! – сказала наконец девочка осуждающим тоном.
– Неправда, конечно любим!
– Шутишь? Спорим, тебе теперь стало бы страшно в метро.
Жюльетта подняла правую руку ладонью к Заиде:
– Хочешь поспорить? Вот ни капельки не страшно.
