– Передать ему привет?
– Да. Спасибо за чай. И оденься как следует, простудишься.
Еще раньше, когда Джессика наклонилась к ней, помогая прикурить, Вилли заметила отсутствие бюстгальтера. Просто неприлично – в ее-то возрасте! Визит не принес удовлетворения, к тому же раздражало отношение Джессики к Лоренцо: та вела себя так, будто он – ее личный друг, а Вилли с ним едва знакома. С другой стороны, надо же соблюдать тайну – что поделаешь, такова цена, которую им с Лоренцо приходится платить, а значит, вполне естественно, что Джессика остается в неведении. В конце концов, пусть себе хвастается поверхностной близостью с ним – это подразумевает лишь ее наивность и его осмотрительность. Вилли подозвала такси. Пожалуй, следующее приглашение Клаттервортов может и не включать Джессику – в доме и без того полно народу.
* * *
Лидия и Невилл вызвались присмотреть за младшими: им давно хотелось поиграть в больницу, а пациентов не хватало. Теперь же у них были Уиллс, Роли и Джульетта, лежавшие беспокойным рядком на сырых раскладушках, оставшихся от эвакуации детского приюта. Местом действия выбрали павильон теннисного корта, подальше от дома: поскольку игра планировалась долгой, велика вероятность, что кто-то из пациентов начнет пищать и привлечет внимание взрослых. Невилл был за доктора, Лидия – медсестра. На двух остальных кроватях ожидали операции любимый мишка Лидии и ее клоун.
– Жаль, нельзя оперировать живого человека, – посетовал Невилл. – Хотя, пожалуй, это неразумно.
– И ужасно! – опасливо добавила Лидия.
– Да не особо. Люди состоят из кожи, крови, костей и всякого такого. Но у нас все равно нет наркоза, так что не выйдет.
В качестве анестетика мишке и клоуну дали приличную дозу бренди и привязали их к кровати – Невилл читал, что так делали в старину. Обездвижить остальных тоже не составило труда: они с Лидией так часто посещали курсы первой помощи в качестве пациентов, что были хорошо знакомы с шинами и повязками, и теперь всех троих обработали на совесть. Правда, сперва больные протестовали, однако Лидия ловко утихомирила их лекарством, которое приготовила собственноручно: микстура от колик, две таблетки аспирина, бренди, стащенное у Брига, и солидная порция малиновой краски, чтобы выглядело натурально. Уиллсу явно понравилось: он повторял «Исё», пока не свалился, тяжело похрапывая во сне. У Джульетты большая часть лекарства стекла по подбородку, но она любила старших брата и сестренку и готова была послушно лежать с вытянутой ногой до тех пор, пока с ней разговаривали и давали ей игрушки. А вот с Роли пришлось повозиться. Ему категорически не понравилась повязка на руке, а шины на ногах лишь усугубили дело. В конце концов сняли повязку с руки и дали ему леденец, который он теперь обиженно посасывал.
Мишку оперировали первым. Толстенькие мохнатые лапки надежно зафиксировали, и Лидия понарошку дала ему чайную ложку бренди. Встав на колени, Невилл примерился и сделал уверенный разрез на животе ножом для резки хлеба. Раздалось слабое потрескивание, и из «раны» высыпались опилки. Невилл запустил руку в дыру и вытащил – этот фокус он выучил в школе – маленькую бумажку.
– Без него будет лучше, сестра.
– Что это?
– Его аппендикс. Их часто удаляют.
Лидия взяла бумажку. Сверху было написано: «Апендикс», и дальше что-то скучное, кажется, про историю.
– Сестра, зашейте его, – скомандовал Невилл, – а то истечет кровью.
Лидия послушно достала иголку с ниткой, однако потрепанная шкура поддавалась плохо: чем больше она стягивала ткань, тем больше опилок высыпалось из дырки.
– Ты заставляешь меня делать самое трудное! – пожаловалась она, но Невилл уже деловито отпиливал ногу клоуну.
Тут заплакал Роланд. Не получив внимания, он возмущенно завопил. От его криков проснулся Уиллс; потянувшись к братику, он упал с кровати. В считаные секунды все трое зашлись плачем.
– Дайте им еще лекарства, сестра, – распорядился Невилл, заворачивая обрубок клоуна в свой носок.
– Оно кончилось. Ой, бедный Уиллс! Он свалился на голову и поранился!
– Так зашей рану.
– Не могу – все нитки ушли на медведя! Что-то мне совсем невесело! Ой, бедный Роли – у него ноги посинели! Ты слишком сильно затянул бинты. Ну помоги же!
К счастью для пациентов, тут появилась Эллен. У нее и раньше имелись сомнения насчет детей в роли нянек, и она давно уже разыскивала их, когда услышала разноголосый вой. Схватив Уиллса, она велела Лидии немедленно привести мать, а Невиллу – снять шины с Роли.
Конечно же, разразился ужасный скандал. Выспрашивали про «лекарство», о котором Лидия сдуру проболталась – после Невилл с ней ругался из-за этого, – и обоих отправили спать без ужина. Мама зашила пострадавших, однако клоун так и остался хромым.
– Так нечестно! Мне даже не понравилась игра! – плакала Лидия. – Невилл заставил меня делать все самое тяжелое – доставать бренди, зашивать… И вообще, это был мой мишка и мой клоун!
– Ты же отдала клоуна Уиллсу, – напомнила Вилли.
– Да, но потом забрала обратно, потому что Уиллс его не любил! Я всегда забираю подарки, если они не нравятся. Невилл достал из медведя «апендикс» – обычный листок бумаги. Очень глупо – люди не ходят с бумагой внутри!
– Я знаю! – встрял Невилл. – Если б я вытащил настоящий аппендикс – это такой червячок, если хочешь знать, – ты бы визжала на весь дом! И вообще я спас твоему дурацкому медведю жизнь!
* * *
Едва он увидел Сид, как сразу все понял: загадка, мучившая его семнадцать лет, внезапно разрешилась самым удивительным образом.
Рейчел привезла ее в пятницу вечером: у Сид ужасный грипп и совсем некому ухаживать, пояснила она, и в ее голосе было столько нежности, что Арчи, чрезвычайно чувствительный к мельчайшим нюансам интонации, мимики, жестов, насторожился. Невольный взгляд на Сид – и все встало на свои места. Так, значит, дело было не в нем: все гораздо серьезнее и не имеет к нему ни малейшего отношения. Страдания, обиды, чувство потери – все это вмиг исчезло, испарилось с такой быстротой, что у него даже голова закружилась, а на душе вдруг стало легко, будто свалился пресловутый камень. Он наблюдал за Сид: маленькая усталая женщина в твидовом костюме, коротко стриженная, тщательно завязанный галстук. Хозяйка дома встретила ее поцелуем, бережно усадила в кресло у камина, пока Рейчел занималась напитками. Его представили. Вернулась Рейчел с подносом. Джин, сигареты, разговоры, члены семьи сновали туда-сюда, и на этом фоне прошлое обретало перспективу. Приехал Хью из Лондона, сообщил, что Эдвард будет утром. По субботам с ними ужинали мисс Миллимент и Хизер, «леди-садовник», как называла ее Дюши. Обсуждая с мисс Миллимент французскую живопись – Ван Гога и его жалкие попытки задобрить грубого Гогена; Синьяка, с которым он встретился пару раз, – он украдкой разглядывал бледное лицо с карими, широко посаженными глазами, крупный рот, легкие тени озорства, неуверенности, усталости, сменявшие друг друга, отчего она становилась похожа то на обезьянку, то на беженку, то на изможденную женщину средних лет. Он исподтишка косился на Рейчел: теперь ее имя навсегда обрело двойной смысл. С момента открытия она словно резко постарела, перестала быть той неземной, откровенной, невинной девушкой, которую он так любил, и превратилась в обаятельную, измученную заботами женщину на пятом десятке. Странно, что всего этого он не замечал до сих пор. Впрочем, то было безболезненное крушение иллюзий. Ее подлинная сущность подействовала на него успокаивающе: все то же милое, доброе, бескорыстное создание с теми же честными, красивыми глазами – однако теперь он знал ее секрет. Получается, что именно благодаря ему она раскрыла свою истинную природу – ведь она ничего не утаивала от него, в этом он не сомневался. Был тихий июньский вечер, они гуляли в саду… До того рокового поцелуя она не знала, что совсем не хочет этого, – и отпрянула с неподдельным отвращением; эту минуту он так и не смог забыть. Тогда он решил, что она просто испугалась, схватил ее за руку, стал умолять, уговаривать, в то же время испытывая (он ясно помнил) чувство триумфа – значит, он у нее первый! Он завоюет ее, приручит дикого зверька нежностью и терпением – достойная победа, ведь она старше и так желанна… Однако она велела отпустить ее таким холодным, искренним тоном, что он утратил самообладание. Ему тогда было всего двадцать два. На следующее утро она послала за ним и сказала, что никогда не выйдет за него.
