Назревала ссора.
– Все, я ложусь спать, – заявила Луиза с холодным достоинством, – и больше не желаю обсуждать эту тему.
На следующий день Стелла извинилась.
– Не потому, что я отказываюсь от своих слов, а потому, что я неправильно выразилась.
Не очень-то похоже на извинение!
И все равно после отъезда Стеллы дома стало еще тоскливее, чем прежде.
Наконец прибыло письмо на имя матери от мистера Маллони (одного из учителей в театральной школе): ему удалось найти подходящий театр в Девоншире и просторный дом в трех милях, а также некую миссис Ноэль Кастэрс на роль экономки. Луизе предложили стипендию: это означало, что ей придется платить всего два фунта десять пенсов за содержание. После долгих уговоров мать разрешила ехать.
Разумеется, во время сборов не обошлось без ссор: Луиза собиралась взять весь свой гардероб, мотивируя тем, что ей наверняка придется играть современные пьесы и самостоятельно подбирать костюмы. Полли и Клэри, естественно, завидовали.
– Надеюсь, нам позволят приехать и посмотреть, как ты играешь, – сказала Полли. – Везет тебе – ты знаешь, чем хочешь заниматься!
– И так рано закончила обучение, – добавила Клэри.
Тетя Рейч повезла ее в Танбридж Уэллс и купила теплый халат. Бриг дал ей пять шиллингов. Мать вручила двухмесячное содержание – семь фунтов плюс деньги на билет – и сказала, чтобы та позвонила, как приедет. Тетя Сиб связала теплый свитер: «Я хотела приберечь на Рождество, но думаю, тебе понадобится раньше», а тетя Зоуи подарила баночку крема «Элизабет Арден»: «Мажь губы перед сном – очень помогает при обветривании». Лидия отдала ей дневник – оказалось, прошлогодний, но какая разница? «Выбери, что важнее – правильная дата или день недели. Это я сама придумала». На первых двух страницах красными чернилами было выведено: «Моей сестре Луизе от любящей сестры Лидии». «Эти дни уже прошли, так что ничего страшного», – добавила она.
Луиза поблагодарила, растроганная. Теперь, когда она уезжала, все были к ней гораздо добрее обычного. В последний вечер у нее даже возникло мимолетное опасение, что ничего хорошего не выйдет и ей захочется вернуться домой, но она быстро отогнала эту мысль.
Стелла сюрпризом встретила ее на Черинг-Кросс и проводила до Паддингтона; там они купили отвратительные сэндвичи с паштетом и свеклой.
– Где же мы их съедим?
Вокзал был переполнен, ни одного свободного места.
– На платформе, – решила Стелла. – Я куплю билет.
Они присели на чемоданы, которые сами тащили от такси, чтобы сэкономить на носильщике и купить сигарет.
– Я буду по тебе ужасно скучать!
– И я!
– Ну, у тебя хоть приключения впереди.
– Знаю… Я правда буду скучать. Пиши, ладно?
С крыши свалились куски подтаявшего льда, и их обрызгало ледяной водой.
– Чуть не забыла! Тетя Анна испекла специально для тебя. – Стелла пошарила в сумке и достала коробочку. – Ее фирменные кексы с корицей. Все стряпает и стряпает, бедняжка.
– Ой, спасибо! Поблагодари ее от меня.
– Сама напиши и поблагодари. Ей совсем никто не пишет.
– Ладно. Как бы я хотела, чтобы ты поехала со мной!
На этом темы для разговоров исчерпались, и обе вздохнули с облегчением, когда на станцию медленно вполз длинный, мрачный поезд.
– Так, давай найдем тебе местечко получше. Ты не хочешь доесть мой сэндвич?
– Нет, спасибо.
Они отдали чемоданы в багажное отделение и нашли место в уголке.
– Я пойду, – сказала Стелла. – Не люблю прощаться.
– Ладно.
Девушки обнялись, и Стелла ушла. Луиза долго смотрела ей вслед, но та не обернулась.
От скуки Луиза представила, будто попрощалась со своим суженым, любимым и единственным, с которым ее разлучила жестокая судьба: ей пришлось возвращаться в Девон выхаживать брата, медленно умирающего от неизлечимой болезни. Преисполнившись невыносимой печали и героической жертвенности, она даже заплакала, однако спохватилась, когда в купе зашла пожилая пара. Луиза тут же принялась чихать и сморкаться что есть сил. Те переглянулись, достали чемоданы и вышли из купе. Луиза уже воображала, как будет всем рассказывать про удачный способ избавиться от соседей, но тут вошли две дамы средних лет. Она снова чихнула несколько раз подряд, однако не сработало: они лишь неприязненно покосились на нее и устроились подальше. Неужели придется теперь всю дорогу чихать? Поразмыслив, Луиза решила, что не стоит. А если спросят, скажет, мол, на вокзале у нее случился приступ сенной лихорадки.
Поезд тронулся. Он шел медленно и часто останавливался на станциях и между ними. К четырем часам стемнело, и старый проводник опустил жалюзи. Луиза начала волноваться, как бы не пропустить станцию: все названия были затемнены, но проводник успокоил ее, пояснив, что названия объявляют на остановках, и ей выходить без десяти шесть. Дамы-соседки съели неимоверное количество еды, завершив трапезу чаем из термоса, при виде которого Луизе ужасно захотелось пить. Она достала кексы тети Анны и принялась очень медленно есть, читая Станиславского «Работа актера над собой» и надеясь, что кто-нибудь спросит ее о театре. На одной из станций поезд оккупировали моряки. Они заполнили вагон, многие курили в проходах. Их форма выглядела до того новенькой, что походила на маскарадный костюм, огромные ботинки и вещмешки сильно затрудняли путь в уборную. Пробираясь мимо, Луиза слышала за спиной волну шуточек.
Вернувшись на место, она убрала Станиславского и достала «Дом стрелы» – увлекательный детектив с заносчивым инспектором Гано в главной роли. Моряки вышли в Эксетере. К тому времени, как она добралась до своей станции, в купе уже никого не осталось, и ей пришлось с усилием опустить окно, чтобы открыть дверь. Снаружи было темно, хоть глаз выколи, и ужасно холодно. Луиза стояла на платформе с двумя тяжелыми чемоданами по бокам – оба за раз не унести.
Тут к ней подошел человек с фонарем.
– Вы в Стоу-хаус?
– Да.
– Это ваш багаж? Идите за мной.
Она благодарно уселась в побитое старое авто, пахнущее сырыми молитвенниками.
– Мне нужно забрать еще двоих, – сообщил шофер, укладывая ее чемоданы.
Вскоре подошли остальные: юноша по имени Рубен, второкурсник, и новенькая, Матильда. Втиснувшись на заднее сиденье, все ехали молча, не зная, что сказать друг другу.
В темном холле с мозаичным полом их ждал Крис Маллони, полный театрального гостеприимства. На нем были все те же бесформенные твидовые брюки, грязно-белые теннисные туфли и серый свитер с воротником «поло», налезающим прямо на уши из-за короткой шеи. Надо всем этим возвышалась куполообразная лысина, которую венчала шерстяная кепка. Под тундрой нависших бровей весело блестели карие глаза. Поговаривали, что нос ему сломали еще в юности.
