– Майкл Хадли? Тот, что пишет портреты в стиле Академии? Зачем он тебе вообще? – раздраженно поинтересовалась Стелла. – А, знаю, – добавила она. – Держу пари, он тебе сказал, что ты прекрасна, а ты и уши развесила! – Иногда она просто невыносима! – А его мать – дочь настоящего графа, так что все будет помпезно.
– Откуда ты знаешь?
– Мутти читает светские газеты и журналы, надеется подобрать мне приличного жениха – по крайней мере, так она отговаривается, когда мы ее дразним. На самом деле она просто обыкновенный сноб – обожает читать о высшем обществе.
– Тогда приезжай к нам на следующие выходные – я тебе все расскажу.
– Ладно, приеду, но не за этим. И – Луиза, бога ради, не влюбляйся в него – испортишь себе жизнь! Ты еще слишком молода, чтобы связываться с кем попало.
Упоминание о возрасте неприятно задело. Иногда Стелла напускала на себя покровительственный вид. Самой-то всего девятнадцать, и разница не такая уж большая! Раздражает, когда лучшая подруга считает тебя ребенком.
– Я и не собираюсь ни с кем связываться, – как можно более высокомерным тоном ответила Луиза.
* * *
– Провести выходные с Майклом Хадли, портретистом? И речи быть не может!
– Мамочка, но не с ним же одним – там будут его родители! У них дом в Уилтшире. Он в отпуске, но вскоре возвращается на корабль.
Уже лучше, но все равно не прокатило. Мать позвонила Гермионе, та дала ей номер леди Циннии, и мама позвонила прямо к ним домой – так унизительно! И в то же время еще больше захотелось поехать. Наконец мама дала согласие и принялась суетиться насчет одежды, донимая всякими нудными требованиями вроде «не носить брюки». В конце концов Луиза надулась и вообще потеряла интерес к поездке.
И лишь сидя в вагоне – в твидовом костюме, чулках и приличных туфлях (боже, видели бы ее друзья из актерской школы – она бы со стыда сгорела!), с сумочкой (в их кругу принято было носить плетеные сумки, в которых удобно прятать противогаз) и маминым дорогим чемоданом, на вымытых волосах элегантный шарфик, – она почувствовала одновременно радостное предвкушение и легкую нервозность. Она и так, и сяк пыталась успокоиться: внушала себе, что актрисе необходимо набираться впечатлений о разных типажах, что он наверняка не придавал своим словам особого значения – да и что, собственно, он такого сказал? Тут она вспомнила: «Вы прелестны!» – это действует как двойной бренди на голодный желудок. В ее семье не принято упоминать – тем более обсуждать! – внешность, за исключением матери, которая вечно ее критиковала. Луиза хорошо знала, что неуклюжа: уроки танцев в школе подтвердили уничижительные замечания. Никто еще ни разу не сказал ей, что она симпатичная, не говоря уж о большем. Неужели он – единственный человек в мире, который считает ее прелестной? У художников странные вкусы: иногда им нравятся толстые, неряшливо одетые люди или те, чьи лица никак нельзя назвать красивыми в общепринятом смысле. Может, он – один из таких? И вообще, почему ее это так волнует? В глубине души таилось наивное, смутное предположение: влюбляются во внешность, а если не за что зацепиться, то и остальное не заметят. Помимо амбициозных карьерных планов, Луиза, как и любая юная девушка, втайне мечтала стать для кого-то единственной, незабываемой. Не то чтобы она вышла на охоту – скорее, мечтала примерить на себя роль желанной добычи.
Майкл встретил ее на платформе. На нем был свитер с воротником «поло» и поношенные серые брюки. Глядя на его коренастую фигуру, Луиза невольно сравнила себя с Лидией и Китти Беннет, которые были помешаны на мундирах – к счастью, она совсем не такая! Как полезно читать Джейн Остин – а то, пожалуй, она поймала бы себя на мысли, что в мундире он смотрится куда интереснее.
– Ваш поезд задержался совсем немного, – сказал он, забирая у нее чемодан. – С другой стороны, это «немного» показалось мне вечностью. Здорово, что вы смогли приехать. Мама ужасно хочет с вами познакомиться.
Огненно-рыжее солнце клонилось к закату, оставляя за собой холодное полупрозрачное небо. Дорога вилась меж обширных полей золотистого жнивья, похожего на объемную вышивку меж покатых плеч меловых холмиков, пестроватых в надвигающихся сумерках. Здесь было гораздо просторнее, чем дома: куда меньше деревьев, да и те грациозно склонились под напором ветра. На большой скорости машина выбиралась из долины наверх, мимо притихших деревушек, почти безжизненных, если бы не редкие клубы дыма, вьющиеся из труб. Вскоре они въехали в небольшую рощу, и дорога плавно перешла в подъездную аллею.
– Вот мы и дома, – сказал он.
Лес постепенно редел, стало видно изгородь по обеим сторонам дороги; вскоре перед ними выросла темная громада здания. Говорили мало: Луиза поинтересовалась, кто у них гостит; Майкл ответил, что никого – только он и родители. Машина остановилась, и она вышла, слегка подрагивая на сквозняке, пока он доставал из багажника чемодан.
Пройдя сквозь две двери – вторая большей частью из стекла, – они вошли в просторный холл; лестницы по обеим сторонам вели на галерею. Откуда-то возник престарелый слуга и объявил, что чай подадут в библиотеке.
– Хорошо, – кивнул Майкл. – Это чемодан мисс Казалет; попросите Маргарет отнести его наверх, ладно? – Он повернулся к ней, развязал шарф и ободряюще улыбнулся: – Ну вот, моя красавица!
Взяв ее за руку, Майкл провел ее через массивную дубовую дверь по коридору к еще одной двери: за ней открывалась квадратная комната, полностью уставленная книгами, за исключением огромного каменного очага, напротив которого располагались три софы. На одной из них полулежала хрупкая седая женщина и что-то вышивала на круглых пяльцах.
– Мама, познакомься, это Луиза.
Подойдя ближе и пожав протянутую руку, она поняла, что та совсем не так стара, как ей показалось из-за седых волос. На ней был голубой стеганый жакет из японского шелка, расшитый цветами и птицами, и толстая белая шерстяная юбка; в крупных, но весьма изящных ушах – серебряные серьги, по форме напоминающие рыбу.
– Луиза, – повторила она. Бледно-голубые глаза смотрели на девушку с мудрой проницательностью; та почувствовала себя насквозь прозрачной. – Добро пожаловать!
Повернувшись к сыну, леди Цинния добавила:
– Ты был прав, Майки: она и вправду хорошенькая.
Это прозвучало с некоторой долей покровительственного снисхождения, и Луизе стало неловко.
– Где же чай?
– Я позвонила, как только услышала твою машину.
– А Судья?
– Как всегда, работает. Присаживайтесь, Луиза, расскажите о себе.
Однако приглашение еще более усилило ее зажатость, и потому на все вопросы Луиза отвечала скучно и односложно, поедая горячие булочки с ежевичным джемом и вишневый пирог.
– Мой любимый! – воскликнул Майкл, и Луиза успела заметить мимолетную самодовольную улыбку, скользнувшую по лицу матери.
– Правда, милый? Как тебе повезло!
