– Если хочешь захватить свою писанину, я понесу оба противогаза, – предложила Полли, когда они тщетно пытались найти в их спальне картонную коробку с бумагами. – Черт! Куда же мы ее сунули?!
Вновь раздались сирены – однако теперь они не выли, а издавали ровный гул.
– Отбой! – крикнул кто-то из холла.
– Ложная тревога, наверное, – проговорил Тедди разочарованно.
– Все равно из этого противного древнего убежища мы ничего бы не разглядели, – отозвался Невилл. – Ты и сам слышал, они специально этой войной прикрываются, чтобы на пляж не ходить. Ужасно несправедливо.
– Не говори таких глупостей, Невилл! – одернула его Лидия. – В военное время на пляжи не ходят.
Какая напряженная тут атмосфера, подумала Полли. А вот вне дома – приятное воскресное утро, пахнет листвой, которую сжигает Макалпайн, и кажется, будто ничего не изменилось.
Детей выставили из гостиной – взрослые хотели побеседовать между собой, и те, кто таковыми еще не считался, разумеется, сочли подобные меры отвратительными.
– Они же и так при нас не только шутят и смеются, – посетовал Невилл, выйдя в холл вместе с остальными детьми.
Прежде чем кто-то успел поддержать его или, напротив, заткнуть, из гостиной выглянул дядя Руперт.
– Все, кто так и не нашел свои чертовы противогазы, найдите их сейчас же, – сказал он. – И на будущее: они должны лежать в оружейной. Бегом на поиски.
* * *
– Ненавижу, когда меня считают ребенком, – пожаловалась Луиза Норе по пути к Милл-Фарм. – Теперь они будут там часами сидеть и решать нашу судьбу, словно мы пешки в их игре. Должны же мы иметь возможность хотя бы высказать свое мнение, прежде чем все что-то станет свершившимся фактом.
– Сперва с ними надо согласиться, а потом сделать так, как считаешь нужным, – сказала на это Нора.
То есть так, как хотелось ей самой, догадалась Луиза.
– Чем собираешься заняться после учебы?
– Я тут больше не останусь. Пойду учиться на медсестру.
– Нет-нет, не надо! Подожди до Пасхи. Тогда мы сможем уйти вместе. Без тебя я окончательно возненавижу это домоводство. И вообще, могу поспорить, что семнадцатилетних на курсы не берут.
– Меня возьмут, – возразила Нора. – И у тебя все будет в порядке. Теперь ты не так тоскуешь по дому, худшее позади. Жаль, конечно, что ты на год младше, это значит, что еще не скоро начнешь приносить пользу обществу. Зато научишься готовить лучше моего и…
– Лучше меня, – машинально поправила Луиза.
– Хорошо, лучше меня, а это очень нужное дело. Сможешь записаться военным поваром.
Какой ужас, подумала Луиза. Ей вообще-то совсем не хотелось приносить кому-либо пользу. Ей хотелось стать великой актрисой. А вот Нора считала эти мечты легкомысленными. Во время каникул у них на эту тему уже случилась… ну, не совсем ссора, скорее спор, после которого Луиза решила делиться своими чаяниями с бо́льшей осторожностью.
– Актрисы бесполезны! – заявила тогда Нора, все же нехотя допустив, что, если бы не грядущая война, Луиза была бы вольна выбирать любую профессию. Та, в свою очередь, поинтересовалась, какой же толк в монашках, – именно ею мечтала стать Нора. Правда, она пока не знала, суждено ли этому замыслу осуществиться – отчасти потому, что в прошлом году сама пообещала от него отказаться, если войны не будет. А нынче на фронте требовались медсестры, так что в ближайшем будущем с монашеством Норе так или иначе пришлось бы повременить.
Нора, впрочем, возразила, что Луиза ничего не понимает ни в молитвах, ни в людях, посвятивших жизнь вере. Ну а Луизе было все равно, полезны ли актрисы для общества или нет, ей просто хотелось играть на сцене. С точки зрения морали это ставило ее куда ниже Норы, поэтому Луизе не нравилось себя с ней сравнивать. Вдобавок Нора сама обличала себя в грехах, сводя на нет всякую попытку ее осудить.
«Я ведь действительно жутко самодовольна», – говорила она. Или: «Если меня и примут в послушницы, эта чертова самоуверенность еще сыграет со мной злую шутку».
Ну и что на такое ответить? Луиза-то предпочитала на свои недостатки и вовсе закрывать глаза.
– Если ты считаешь себя такой ужасной, то как с этим живешь? – спросила она у Норы под конец их то ли ссоры, то ли спора.
– А у меня нет выбора. По крайней мере, я знаю, над чем мне нужно работать. Ну вот, опять я за свое. Уверена, что ты, как и большинство людей, в глубине души прекрасно видишь свои изъяны. А это – уже первый шаг.
По-прежнему желая убедить Нору в пользе актерского мастерства, Луиза упомянула великих деятелей искусства: Шекспира, Моцарта и Баха. Последнего она добавила умышленно – он, как известно, был религиозен.
– Ну, тебе-то с ними не сравниться!
После этого восклицания Луиза умолкла. Потому что крошечная, тайная часть ее существа все-таки верила, что она займет место среди великих. Ну, или хотя бы станет новой Сарой Бернар или Дэвидом Гарриком (Луизе всегда больше нравились мужские роли). Спор, как и все прочие, в которых она участвовала, так ничем и не разрешился – и это только укрепило ее намерения. А Нора, напротив, уверилась в том, что кузина должна одуматься.
– Ты все время меня осуждаешь! – возмутилась Луиза.
– Как и ты меня, – парировала Нора. – Все так поступают. И вообще, я не назвала бы это осуждением. Скорее, это проверка того, насколько человек соответствует стандартам. Я все время так с собой делаю.
– И ты, конечно же, всегда на уровне.
– Конечно же нет!
Вспыхнувший искренним негодованием взгляд Норы вновь заставил Луизу умолкнуть. А потом, глянув на широкие нависшие брови подруги, на уже наметившиеся усики над верхней губой, она поняла, что рада быть непохожей на Нору. Притом рада – это мягко сказано.
– Мне кажется, ты гораздо лучше меня, – произнесла тогда Луиза, но так и не добавила, что все равно предпочла бы остаться собой.
– Наверное, я действительно смогу куда-нибудь устроиться поваром, – признала Луиза, когда они добрались до Милл-Фарм, где жили еще пару дней назад.
В пятницу утром всем ее обитателям было велено перебраться в новые домики Брига, объединенные в один большой коттедж, который назвали «Грушевым» – в честь растущего в саду старого дерева. Спален там стало восемь, к тому времени в них уже разместились Сибил и Вилли (Хью и Эдвард приезжали только по выходным), а также Джессика Касл, гостившая тут каждый год вместе с Реймондом (он отправился в Лондон за мисс Миллимент и леди Райдал). Оставшихся комнат хватило только для Лидии с Невиллом и малышей – Уиллса и Роланда.
Переезд в коттедж занял весь день. Старшие дети тем временем перебирались в Хоум-Плейс, где со всеми удобствами устроились Руперт с Зоуи, двоюродные бабушки и Рейчел. В субботу прибыл приют: двадцать пять малышей, шестнадцать учениц-медсестер, а также сестра-хозяйка с сестрой Краучбек. Приехали они двумя автобусами – за рулем первого сидел Тонбридж, второго – подруга Рейчел, Сид. Предполагалось, что медсестры будут жить в теннисном павильоне, где уже поставили три туалета и кое-как работающий душ.
