Раздался стук в дверь: ребенок позвал к обеду. Это была Лидия.
– Спасибо, Луиза, спасибо, милая.
– Как она может нас путать – у меня же губы не накрашены! – пробормотала Лидия себе под нос и, пока никто не видит, скатилась вниз по перилам.
* * *
Хью с Эдвардом возвращались домой вместе. Диана, к облегчению последнего, уехала в Шотландию – проводить мрачное Рождество со свекрами. Разумеется, она взяла с собой Джейми, и старшие мальчики приедут туда на каникулы. Это все упрощало – правда, временно.
– Наверняка Геринг устроит нам свежий «блиц».
– Вполне возможно, поэтому я и решил взять машину – один из нас сможет вернуться, если понадобится. Впрочем, вряд ли: у них и так полно забот. На русском фронте дела идут неважно. Помнишь, как холодно было в траншеях? Русская зима наверняка в два раза хуже – и это мы еще даже не наступали!
– Я всегда удивлялся, как это Наполеону удалось так далеко зайти. Чем они вообще кормили лошадей, не говоря уж о людях?!
– Не знаю, старик. Наверное, сами ели лошадей.
– С другой стороны, я предпочел бы мороз этой ужасной оттепели, грязи и вони.
– Я тебе не рассказывал – к нам в Хендон притащили разбитый немецкий бомбардировщик. Когда я туда зашел, то почуял тот же самый сладковатый запах, что и в немецких траншеях – совсем не такой, как у нас, – аж воспоминания нахлынули…
– Помню. Колбаса, чеснок, сигареты, отхожее место…
– Наверное, для них мы тоже пахли иначе.
Они переехали через реку и теперь пробирались многочисленными улочками. То тут, то там в плотных рядах таунхаусов зияли прорехи – груды камней, останки стен, иногда уцелевшие камины или смывные бачки.
– Лондон становится довольно-таки обшарпанным, – заметил Эдвард. – Странно представить, что где-то есть города, залитые светом, с целыми зданиями. Я всегда хотел поехать в Нью-Йорк.
– А я – нет. Я просто хочу, чтобы Лондон стал прежним. Однако если американцы вступят в войну с Японией…
– Думаешь?
– Мне кажется, Япония этого ждет – бог знает почему.
– Тогда американцы будут на нашей стороне.
– Рузвельт не хочет воевать с Японией.
– Так и мы не хотим! У нас и своих проблем хватает.
– Однако их помощь нам не помешает.
Чуть позже Хью спросил:
– Ты все еще хочешь вернуться в ВВС?
– Да, но это вряд ли разумно. В конторе одному не обойтись, да еще со Стариком управляться… Чем старше он становится, тем больше стремится во все вмешиваться.
– Ему и правда скоро стукнет восемьдесят один. Кстати, это благодаря ему у нас лучший запас древесины в стране. Помнишь, как мы с ним ругались, что слишком много закупает?
– Помню. Только ему все равно пора уйти на покой.
– Так ведь не уйдет! Я буду рад, если ты останешься – ты мне сейчас нужен.
Покосившись на брата, Эдвард отметил, как тот постарел за последний год.
– Здорово, что Сибил стало лучше, – сказал он.
Хью промолчал. Не расслышал, наверное. Да нет, не может быть! Он снова покосился на Хью. Тот возился с сигаретами, прижимая пачку к культе и пытаясь вытащить одну здоровой рукой.
– Нет, у нее ремиссия, – произнес он бесцветным тоном. – Ее врач объяснил мне – такое часто бывает.
– Боже правый! А она знает?
– Вряд ли. Нет, наверняка не знает.
Эдвард не нашелся что ответить и лишь коснулся жесткого плеча брата. После этого долгое время ехали в молчании.
* * *
– Ну, – спросила Клэри, пока они пробирались в темноте с фонариками, – что скажешь?
– О чем?
– О гостях, дурында! По-моему, миссис Клаттерворт выглядит так, будто с ней случилось все самое плохое.
– Да, держится угрюмо. С другой стороны, она ведь не англичанка – кто их разберет. Может, просто скучает по родине.
– Она – испанка.
– А так и не скажешь. Хотя вообще-то я не знаю, как выглядят испанцы – разве что на старых картинах. Ей понравился дядя Эдвард.
– Но она все время следила за Лоренцо. На самом деле его зовут Лоуренс, это тетя Вилли его так называла. Наверное, они с тетей Джессикой так шутят между собой. И как он тебе показался?
– Не представляю, как можно в него влюбиться! – Тут она вспомнила сцену в поезде. – Наверное, люди влюбляются в противоположности. Только он все равно противный: зубы торчат, волосы масляные, и еще след от очков на переносице, когда он их снимает.
– Бабушке он понравился, – заметила Клэри.
– Бабушке нравится говорить о музыке. Ладно, ну а тот, другой?
– Знаменитый Майкл Хадли?
Они добрались до павильона. Полли открыла дверь, и их обдало запахом теплой резины и теннисных туфель. Они поднялись на галерею, где Кристофер поставил для них раскладушки. Приходилось подсвечивать дорогу фонариком – затемнение тут было неважное.
– Ну… – задумалась Полли. – Он какой-то… ни туда ни сюда. Не то чтобы один из них, но и не наш.
– Посередине, как Луиза?
– Не совсем. Ты заметила – Луиза изображала из себя взрослую, а он обращался с ней как с умным ребенком.
– Снисходительно! – фыркнула Клэри. – Вот я бы ни за что не влюбилась в такого!
– Ей стало скучно, когда он рассказывал о войне – и правда увлекся. А после ужина они куда-то ушли.
– Она повела его к Арчи.
– Готова поспорить, это лишь предлог. Наверняка целовались где-нибудь в темном уголке.
– Да ты что!
– Она повела его показать нашу комнату.
– Так она же вроде перед обедом показывала.
– Ну и после обеда тоже. Знаешь, – задумчиво добавила Клэри, – ужасный у нас дом все-таки – негде побыть наедине, когда влюблен.
– Да, это важно.
– Ну еще бы! Наверное, поэтому влюбленные говорят всякие глупости – боятся, что над ними будут смеяться.
– Откуда ты знаешь?
– А ты вспомни Джеральда дю Морье в «Панче»: «Милая!» – «Да, милый?» – «Ничего, милая. Просто «милая», милая!»
– Я думаю, в наше время так не говорят.
– Ну, современный вариант… Слышишь? Это она?
Девочки прислушались, однако Луиза так и не появилась.
– Думаешь, он хочет на ней жениться?
– Ей не разрешат, слишком молода.
– Тогда мы будем подружками невесты.
– Не хочу быть подружкой невесты! – энергично воспротивилась Клэри.
– А я хочу.
