За эти два месяца она видела его лишь однажды: он садился в такси. Ее он не заметил. Она стояла и смотрела ему вслед. Сердце дрогнуло, но как только машина исчезла за поворотом, она поняла, что все это время оно болело, не переставая.
Показав пропуск в холле, она вошла в лифт, спустилась на четыре этажа вниз и прошла по душному, звуконепроницаемому коридору. Считалось хорошим тоном приходить на смену чуть раньше, чтобы коллеги могли уйти вовремя. Она явилась в середине классического концерта.
– Я все записала, – отчиталась предшественница. – Фух! Слава богу – домой! Вчера сломался бойлер, у Мартина грипп, да еще крыша протекает с последнего налета.
Ее звали Дафна Миддлтон, она была замужем за продюсером. Они едва знали друг друга: смену Дафны передвинули совсем недавно.
– Кстати, у тебя случайно нет знакомых, кому нужна комната? Моя квартирантка неожиданно заявила, что съезжает. Мартин в отчаянии – девчонка довольно смазливая, – а я только рада, но вот беда – деньги нужны.
– К сожалению, нет.
– Ну нет так нет, я всех спрашиваю. Она съезжает через месяц, а сейчас получила неделю отпуска – угадай, с кем она собирается его провести! Ни за что не поверишь – с тем продюсером, Брайаном Прентисом! Он ведь женат! Некоторые мужчины просто свиньи! Все, мне пора бежать.
Совпадение…
Наверное, все совпадения кажутся их жертвам сверхъестественными, хотя на секунду она усомнилась – а вдруг Дафна знает о ней с Брайаном и специально хочет уколоть побольнее? Да ну, не может быть. Она никогда не уезжала с ним на неделю, никому ничего не рассказывала – и он, разумеется, тоже. До этого момента ей казалось, что хуже просто некуда, однако спасла работа – напряженная, непрерывная: нельзя допускать тишину в эфире более пятнадцати секунд, иначе немцы перехватят частоту. К шести тридцати утра она все еще испытывала гнев и горечь, но уже не любовь. Жизнь казалась пустыней, зато теперь она была свободна.
Неожиданно она почувствовала, что ужасно проголодалась, и поспешила в столовую, где с аппетитом съела омлет из яичного порошка с беконом и помидорами.
* * *
– Миссис Криппс велела тебе передать.
Она поставила дымящуюся чашку на маленький столик возле дивана. Он поднял голову, оторвавшись от созерцания собственных рук поверх одеяла.
– Кристофер, это я, Полли, – тихо напомнила она.
– Я знаю.
По его лицу заструились слезы. Он часто плакал – беззвучно, часами. В перерывах смотрел затравленно, явно чего-то боялся, но никто не понимал, чего. Сперва она решила, что самое лучшее – ничего не замечать, весело болтать с ним, как прежде, однако это оказалось слишком трудно – при виде глухого, непробиваемого отчаяния (или чего бы то ни было) ей самой хотелось плакать. Тогда она попробовала еще больше провоцировать его на слезы, чтобы он выплакал свою боль, запертую внутри, но и это не помогло.
Его подобрала военная полиция в Феликсстоу: сочли дезертиром, ушедшим в самоволку. Потом выяснили, что он не ориентируется в пространстве – даже имени своего не помнит. Осмотрели одежду и нашли ярлычок с фамилией на воротнике, так что удалось установить личность. Реймонд с Джессикой приехали к нему в больницу. Судя по всему, он узнал отца: выскочил из постели и попытался сбежать, но так ослабел, что рухнул прямо на пол. Родителям пришлось дать согласие на лечение электрошоком. Через месяц его отправили в деревню к родственникам, на поправку. Миссис Казалет в нем души не чаяла, и Джессика, навещавшая сына каждые выходные, была ей очень благодарна за возможность держать его подальше от Лондона – ему всегда нравилось у бабушки.
Хотя что-то непохоже, с грустью отметила про себя Полли. Кажется, ему вообще ничего не нравилось. В погожие дни он сидел на лужайке перед птичьей кормушкой, тщательно укутанный, и смотрел на птиц. Один раз, когда малиновка отогнала остальных, он даже улыбнулся, однако бо́льшую часть времени все равно плакал. Приехал доктор Карр, но и его он испугался.
– Наверное, он боится докторов, – предположила тетя Рейч.
– Скорее, мужчин, – откликнулась тетя Вилли, и Полли склонна была с ней согласиться.
Когда стало слишком холодно, его посадили в гостиной. Бабушка, не позволявшая зажигать огонь в камине раньше ужина, теперь растапливала его по утрам, чтобы в гостиную то и дело заходили домашние под предлогом поддержания огня, но все равно было холодно. Он носил свитер с воротником, принадлежавший Руперту, – темно-синий, причудливо оттенявший круги под глазами. Вилли брила его через день. Иногда Клэри с Полли выводили на прогулку по саду, он послушно плелся за ними. Девочки и так и сяк пытались втянуть его в разговор, но добивались лишь нервных кивков. В обед он старался съедать хоть немного из того, что ему давали.
Как-то раз Хью привез из города собаку – здоровую черно-белую дворнягу с явной примесью колли. Он нашел ее у развалин дома, застывшую в ожидании.
– Посмотрим, что из этого выйдет, – сказал он Полли. – Ты ведь знаешь, он всегда любил животных.
– Папочка, как ты здорово придумал!
Они с Клэри вымыли собаку, что значительно улучшило ее внешний вид, и привели к нему.
– Ее ужасно напугала бомбежка, – сказала Полли, каким-то чутьем догадавшись, что это привлечет его внимание.
Он взглянул на собаку, неподвижно застывшую в нескольких метрах. Та поглядела на него, затем медленно подошла и села, прислонившись к его ногам. Кто-то хлопнул дверью, и пес затрясся мелкой дрожью. Кристофер положил ему руку на голову, животное глянуло на него и постепенно успокоилось.
– Какой славный песик! – воскликнула Лидия на следующее утро. – Как его зовут?
– Оливер, – ответил Кристофер.
– Это твой?
– Да, теперь мой.
– Милый, ты – умница! – похвалила мужа Сибил. – Как это никто из нас не догадался!
– Да он просто попался мне на глаза, бедняга. Ужасно всего боится: не выносит самолетов и вообще громких звуков. Вот я и подумал, что они могли бы друг другу помочь.
Ах, если б я мог подарить собаку тебе, чтобы ты поправилась, думал он, глядя на ее желтоватое лицо, раздутый живот и опухшие лодыжки.
– Принести тебе обед? – предложил он. – И я бы с тобой перекусил.
– Ну что ты, милый, я просто разленилась.
И она выкарабкалась из постели, села у туалетного столика и принялась через силу причесываться.
– Сибил, милая! – Он сделал глубокий вдох и приготовился смотреть правде в лицо.
Она нервно обернулась.
– Что? – Тон у нее был обороняющийся, и он пал духом.
– Я тут подумал… Интересно, как ты будешь выглядеть с короткой стрижкой? Так, знаешь, разнообразия ради.
– Тебе же всегда нравились длинные волосы?
– Да, но вкусы меняются.
