Хитров стер с ресниц влагу.
Вот что они забыли.
Шестнадцать лет назад они были свидетелями того, как убийцы волокут в логово Лилю Дереш. Лиля молила их о помощи взглядом, жестами — она не могла говорить…
Потому что ей отрезали язык, — понял Хитров. Ее мучили, но потом она каким-то образом сбежала. Ненадолго и недалеко. Лиля бежала к своему парню, Саше Ковачу, стучала в его дом, а Саша находился в состоянии наркотического опьянения и не помог ей. И два случайно встреченных школьника не помогли. Даже словом не обмолвились о том происшествии, будто ничего не случилось.
Забытое дитя.
«Жигуль» сбавил скорость. В метели материализовалась фигура, ринулась к автомобилю.
Хитров приоткрыл дверцы, и Андрей прыгнул на сиденье.
— Гони! — крикнул он.
Под пение Лу Рида машина понеслась к частному сектору.
62
Двадцать второго ноября тысяча девятьсот пятьдесят пятого года в девять часов сорок семь минут бомбардировщик Ту-16 осуществил сброс изделия РДС-37 — первой советской двухступенчатой термоядерной бомбы. Малышка мощностью в одну и шесть мегатонны взорвалась над Семипалатинским полигоном. Наблюдатели, расположившиеся в тридцати пяти километрах от эпицентра, слышали двукратный грозовой разряд и видели колоссальное огненное облако, светящийся купол и гигантский пылевой столб. Испарение и дым, вызванные световым излучением, заволокли туманом пустые окрестные городки, а потом ударная волна разрушительной силы смела крыши и искорежила перекрытия. Запылали меблированные квартиры. В них сгорали заживо подопытные овцы и верблюды, запертые военными на верхних этажах. Контуженый баранчик блеял, задрав выжженную морду к радиоактивному грибу. Небеса потемнели. Клубы пыли катились на выжидательные районы и соседние населенные пункты. В жилых домах отваливались потолки и вылетали стекла. Около пятидесяти человек получили травмы разной степени тяжести, от ушибов до переломов и сотрясений мозга. Двое, включая трехлетнего ребенка, погибли под обломками. Уровень радиации составлял 0,02 рентген в час.
Шесть месяцев спустя доярка из колхоза Сталин-Туы родила абсолютно слепую девочку. Ее назвали Мадиной. Родители перебрались в аул на берегу живописного озера Балхаш. Мать, озеро и окружающий мир Мадина впервые увидела в семь лет. Но прежде она увидела мужчину с пронзительным взглядом, красивого как бог, а она иногда представляла себе бога. У мужчины был шрам на губе, но он совсем его не портил.
— Ты — возлюбленная дочь господа, — сказал мужчина и поцеловал ее в глаза.
Мать кричала от счастья, целуя сапоги ассенизатора Степана. Прозревшая девочка смотрела на спасителя неотрывно. Про Степана и раньше говорили, что он лечит шепотом и прикосновениями, но одно дело — ссадины и ожоги, и совсем иное — несформировавшаяся сетчатка, замененная рубцовой тканью. Узнай о чуде за пределами аула, Мадину и Степана изучали бы под микроскопом, но местные привыкли держать рот на замке. Не нужна была лишняя слава Степану Матаю, до развенчания культа мотавшему срок в экибастузской зоне. Те же кумушки, что порекомендовали мужчину, судачили: дескать, сидел Степан не по политической, а по криминальной статье. Мол, отец его серпом зарезал жену, а юный тогда еще Матай помогал убийце, за что и схлопотал десятку.
Мадине было плевать на слухи. Молясь перед сном, она воображала темноволосого стройного Степана, а днем ходила за ним по пятам, и он не возражал. Целитель спас ее не только от инвалидности, он не просто подарил ей солнце и цвета, и лицо мамы, вскоре умершей от пневмонии. Он избавил ее от тьмы и существ, порой проявляющихся во тьме, там, за веками. Страшных существ со многими конечностями, не имеющих ничего общего с паучками, увиденными ею позже.
Мадина читала книги, все, которые могла достать, и сочиняла стихи о своем возлюбленном. В пятнадцать она родила ему сына, но младенец скончался через час, и врач из поселка Конырат не разрешил ей забрать тело. Степан сказал, что это расплата.
— В твоих книгах такое не пишут, — сказал он. — Болезни — это духи, и их нельзя извести полностью, они возвращаются рано или поздно и мстят. Мертвое дитя — твоя цена зрячести.
Слепота рисовалась Мадине восьминогим шакалом с порванной пастью.
— Прогони его! — рыдала она в бреду.
За мужиками аула, переставшими пить благодаря шепотку Степана, неусыпно ходили их чудовища.
— В последние дни, — говорил целитель, — духи заново обрядятся в плоть. Но всевышний дарует им разум и направит своей дланью. Кровь, пролитая ими, умаслит путь бога.
— Бог полюбит меня? — спрашивала Мадина.
— Он искупает тебя в любви.
Если Степан отворачивался, остывал, если шел к другим женщинам, она вскрывала вены, и он всегда приходил вовремя и лечил ее раны.
— Ты плодишь духов, — говорил он, вытаскивая Мадину из мрака.
— Я хочу плодить тебе сыновей, — шептала она, гладя окровавленными руками его щетинистое лицо.
У него была семья на юге, жена и сын.
— Ты родишь ребенка, но не от меня. Он станет сосудом для духов, которых ты множила. — Степан скоблил ногтем шрамы на ее запястье. — Он послужит богу.
В семьдесят шестом, снабдив Мадину наставлениями, Степан уехал из аула.
«Я найду тебя», — пообещал он.
Мадина переехала в Карагандинскую область, в поселок Актогай. Вышла замуж за тихого пьяницу-картежника и грозовой ночью восемьдесят четвертого года родила мальчика. Мужа она презирала и однажды, придя с работы, застала его лежащим в овине, в луже крови. Собутыльник размозжил ему череп обухом топора. Супруг был в сознании и улыбнулся Мадине. Она присела рядом, потрогала жуткую полынью на его виске. Кости торчали наружу, как льдины из багровой проруби.
— Выживу, — прокряхтел муж. — Сдюжу!
Она перестраховалась. Обмотала пальцы тряпкой и засунула в рану. Муж сучил ногами и мычал. На шум прибежал четырехлетний Женис. Наблюдал с любопытством, как мама ковыряется в голове отца, перемешивая мозг, будто пшеничную ботку.
До перестройки вдова проработала поселковым библиотекарем. Ежедневно ходила на почту, ждала письмо. Весточку от Степана она получила в девяностом году. Он писал, что нашел место, где родится бог. К письму прилагались деньги.
Умбетовы покинули родину, перебравшись в Россию. Мадину ничуть не удивил выбор Степана: шахтерский городок мало походил на библейский Вифлеем. Приводило в отчаяние другое. Тоже вдовец, возлюбленный настоял, чтобы их связь оставалась тайной. Он купил ей дом, но такой же дом он купил еще одной женщине, приглашенной из Казахстана. Алия была полной противоположностью Мадины. Тонкокостная, миниатюрная, глуповатая. Их объединяла страсть к Степану, зависимость от него и беспрекословное подчинение его приказам.
На телеэкранах витийствовали Кашпировский, Лонго, Джуна и Аллан Чумак. Степан же не стремился ни к публичности, ни к огромным деньгам. Его удовлетворяла роль «гостевого» знахаря. Он ходил по варшавцевским квартирам, избавляя от алкогольной зависимости, табакокурения и заикания. И нарочно не брался за серьезные болезни: чтобы не привлекать внимания извне.
