Мальчик отвернулся от мертвеца, от монитора.
— Ты чего? — спросил раскинувшийся на диване Платон.
Младший брат шмыгнул носом:
— Надоело. Спать пойду.
— Ты не заболел случайно? — Когда мама работала в ночную смену, Илья не ложился раньше часа.
— Доигрывай, если хочешь. Нудная игра.
Платон уселся перед телевизором и взял джойстик. Мертвец ожил, захромал к нему и вдруг рванул, как спринтер. Парень дернул джойстик, персонаж выстрелил, и верхушка черепа разбрызгалась по плитке.
Окна тряслись под ударами ветра, Платон подумал, что Варшавцево стало схоже с миром этого шутера. Мрачные туннели, по которым ковыляют белоглазые существа. Вчера ему приснился кошмар: соседи, превратившиеся в зомби, бежали за ним по ночным улицам, а он отбивался призовой статуэткой, втыкал стальное перо в гнилостное мясо, и желчь заливала его.
Платон выключил игру и отправился в спальню, подбирать рифмы к слову «ужас».
Стоя на коленях посреди комнаты, Вова Садилов, также известный как Вова Солидол, усердно молился. Он был обнажен по пояс, спина багровела шрамами, свежими и зарубцевавшимися. На коврике клубочком лежали ремни, треххвостая плеть с продетыми на концах чугунными шариками. Она излечивала от греха надежнее любых знахарей. Как после баньки, свежий и чистый выходил Вова, и пагубные мысли — о наркотиках, о мужчинах — покидали грешную душу.
Он молил Господа возвратить ему Таню живой и невредимой.
Во дворе между двумя пятиэтажками раздался звонкий шлепок, будто уронили с высоты груду сырых простыней. Директор фирмы «Special look» упал на подъездный козырек. Его конечности вывернулись под острыми углами, итальянские туфли слетели с ног, из оголившегося живота, как строительная пена, вылезли комья желтого жира.
Кровь струйкой потекла за бортик козырька, на асфальт, а в ширящуюся лужу, как мухи, опустились робкие снежинки.
54
Ника предложила состряпать ужин.
Он подумал, что нехитрые радости, еда и секс, препятствуют полному и окончательному погружению в неизбывные глубины той тьмы, что существует бок о бок с человечеством. Они допивали на кухне вино, а сковородка булькала, и ароматный запах распространялся по квартире.
Ника сменила платье на его футболку. Порхала у плиты, а он любовался ее бедрами и красным клинышком белья, когда она наклонялась.
— Жаркое по-студенчески, — объявила она, высыпая на тарелки горячую снедь: картошку и румяные колечки колбасы.
Им было вкусно и тепло — снова этот контраст между уютной квартирой и ветром снаружи, тыкающейся в окна темнотой без звезд.
А где-то плененная убийцей девочка отсчитывала последние часы жизни.
— Не понимаю, — сказал Андрей.
— Ты о чем?
— О Лиле. Не понимаю, почему я ее не помню.
— Шестнадцать лет прошло, — Ника промокнула губы салфеткой.
— Но тот год я помню отлично. Кино, которое смотрел, музыку, которую слушал. Как ходил в «Современник», как мама оставила меня на хозяйстве и поехала к сестре. Мы с тобой гуляли по кургану, я писал биографию своей мифической группы, вымышленные названия кассет. У меня был хомячок по кличке Ветеран. «ДДТ» выпустили альбом «Метель августа», там грузовик на обложке. На день рождения мне подарили иллюстрированную энциклопедию и гору фильмов. «Клетка», «Крик-2», «102 далматинца». Я почти сжег беседку Солидола, и Солидол гнался за мной по частному сектору. Я помню свои четырнадцать лучше, чем свои двадцать четыре.
— Не зацикливайся. Это придет само.
— И что она подразумевала, сказав, что завтра будет бог?
— Мы неверно ее интерпретировали. В этом нет смысла.
Ника копнула ложкой картофель.
— Устроим мозговой штурм.
— У меня он не прекращается. — Андрей коснулся своего виска.
— Что тебе приходит в голову при слове «Бог»?
— Иконы. Православие. Элвис Пресли. Церковь. В Варшавцево нет церкви… — он поворочал эту мысль, пожал плечами. — Отец, идол, творение, демиург.
— Библия, — подхватила она. — Зевс, Аллах, Коран, судья.
— Фанатики. Инквизиция. Крестовые походы.
— Путин, — они рассмеялись. — РПЦ.
— Часы «Бреге».
— Посейдон, Велес, Олимп.
— Джа. Бог из машины. Атеизм.
— Будда, Шива.
— Иисус.
— Иисус, — она поцокала языком. — Второе рождение?
— Второе пришествие, ты имеешь в виду?
— Ну да. Завтра родится Христос.
— Или Антихрист. Лжепророк.
Он отставил тарелку.
— Вкусно. Ты чудо.
— Чудо, — продолжила она ассоциативную цепочку. — Непорочное зачатие. Заповеди.
Он вымыл посуду, и они переместились на диван. Свернулись под одеялом, переплелись ногами. По телевизору демонстрировали советский мультфильм: снеговик оживал под бой курантов, как ледяной голем шел сквозь ночной лес, и деревья отбрасывали длинные тени, а лиса и сова преследовали одинокого почтальона.
— Куда ты? — спросила пригревшаяся Ника. Он расцепил кольцо ее рук. Нашарил телефон и снова юркнул в постель.
Анимационная собачка кубарем катилась с сугроба, оказавшегося медвежьим логовом. Ника смотрела снизу вверх на Андрея. Он хмурился, уставившись в мобильник.
— Решил почту проверить?
— Нет. Секунду… вот оно. Лжепророки и лжехристы. Давид Маах. Я читал о нем давно.
— И кто он был?
— Целитель. Жил в Гилеаде во втором веке нашей эры при императоре Публие Адриане.
— Седая древность. А где это — Гилеад?
— Территория нынешней Иордании. Давид Маах провозгласил себя новым мессией. Как и Иисус, он творил чудеса и лечил людей. Исцелял хромоту, помогал слепым прозреть, спасал прокаженных. Привлек внимание римлян, начав возводить храм на деньги своих учеников. Он сделал алтарь, посвященный неведомому богу.
— Что за бог такой?
— Неведомый. — Андрей поцеловал Нику в макушку. — Тут ссылка. В тысяча девятьсот восьмом немецкая археологическая экспедиция под руководством Дерфельда нашла в Пергаме алтарь с высеченной на нем надписью: «Неведомому богу Капитон приносит дары». Это подтверждает… — он поскролил страницу, — подтверждает существование культа «неведомого бога», который упоминается в Библии. Вот оно. Деяния апостолов. «Во время проповеди в Афинах Павел, выступая в Ареопаге и обращаясь к греческим мудрецам, сказал: „…проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на котором написано: `неведомому богу`. Сего-то, которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам…“»
