«Черт бы меня побрал! — злился он, слушая оператора, бубнящего про недоступность абонента. — Надо было рассказать ей, обезопасить».
— И последний вопрос, Андрей Вадимович…
Журналистка, пышнотелая женщина в очках с роговой оправой, прицелилась диктофоном.
— Чего вы ждете от мероприятия?
— Хороших стихов, ни больше ни меньше.
— Спасибо за интервью.
Журналистка собиралась отчалить, но он задержал ее:
— А как поживает Ян Смурновский? Мы общались недавно.
— Он… — женщина заколебалась, — приболел.
«Рецидив», — подумал Андрей. Пациенты излечиваются, чтобы потом болезни обрушились на них беспощадными монстрами.
Он побрел на сцену. Хитров уже спустился в зал к пульту. Задний ряд был «молодежным»: Лариса, музыканты и их друзья. Зрители прибавлялись, шуршали программками, распечатками, черновиками. Впорхнули шумной стайкой старшеклассницы. Сутулые лохматые подростки, стесняясь, поглядывали на них. Дядька в бандане настраивал акустическую гитару.
Мельченко походя представлял гостей:
— Это наш талантливый бард! А это знаменитый варшавцевский интеллигент. Тамара Георгиевна, директор приютившего нас Дома культуры.
Члены жюри расположились в правой части сцены. На их столе стояли таблички с именами, стаканы, минеральная вода и шершавые статуэтки: воткнутые в болванки перья.
Мельченко растасовал листы А4. Список из тридцати двух стихотворцев, колонка для оценок.
— Десятибалльная система, — пояснял он, — сюда — за тексты, сюда — за декламацию. Пятнадцать поэтов, набравших проходной бал, читают во втором туре…
Андрей втиснулся между коллегами. Художественный руководитель Елена Сова напоминала сердитую крольчиху. Она успела обругать власть и поведать, что основатель города был большевистской гнидой.
Поэт Феликс Коппер благодушно усмехался, скрестив пальцы на безразмерном животе. Улучив момент, он шепнул Андрею на ухо:
— Постарайтесь ей не поддакивать, иначе завтра же будете маршировать по городу с белой лентой и требовать сноса коммунистических памятников.
Андрей тут же проникся к толстяку Копперу симпатией.
— Если все готовы…
Пискнул телефон, абонент Ковач активизировалась в сети.
— Дайте мне минутку, — попросил Андрей.
Скользнул за гардину.
— Ковач, ты куда пропала?
— У бабушки я, — голос Ники вызвал прилив нежности. — Мобилка разрядилась.
— Ты в порядке?
— Лучше спроси, в порядке ли моя шева, — лукаво проговорила девушка.
— Ты видела ее??
— Я выписала ей мощнейший поджопник, — голос лучился самодовольством. — Мы с Лилей.
Андрей впился пятерней в свои волосы:
— Ты чем там занимаешься?
— Собираюсь к тебе. Надеюсь, не пропущу ничего интересного.
— Поторопись.
Озадаченный Андрей вернулся за стол. Зал был битком забит. Сиденья не вмещали всех желающих насладиться поэзией. Люди стояли в проходе.
Глядя на них с возвышения — на маму, Толика, классную руководительницу, других горожан, — Андрей подумал о Стивене Кинге. В повести «Мгла» стены супермаркета защищали толпу от чудовищ. Какое зло рыскает за дверями актового зала?
Кашлянул микрофон. Зрители примолкли. Мельченко заложил за спину руки. Не человек, а цапля в клеточку.
— Варшавцево! — нараспев произнес он. — Железная жила страны! В недрах твоих стучит индустриальное сердце нашей Родины!
Хитров втянул щеки, борясь со смехом. Андрей послал ему гневный взгляд.
— Наши отцы, наши мужья и жены, наши дети, — вещал оратор, — прославляют наш город ежедневным трудовым подвигом. Но не рудой единой жив город. Руда — богатство земли. Стихи — богатство души!
Сбоку закряхтел Коппер.
— Это надолго…
Мельченко прикрыл очи, приступил к лирике:
— «Жду, как заваленный в забое! Что стих пробьется в жизнь мою! Бью в это темное, рябое! В слепое, каменное бью!» Так написал Давид Самойлов. Илья Сельвинский назвал поэзию горячим цехом, и это как нельзя лучше применимо к нам. Да, мы работаем. Но мы и создаем! И созидаем! «Помогите мне, стихи! Так случилось почему-то! На душе темно и смутно! Помогите мне, стихи!»
«Что она имела в виду?» — размышлял Андрей, косясь в сторону двери.
— Первый Варшавцевский литературный фестиваль «Степные строки» приветствует гостей. Для кого-то сегодняшнее выступление станет дебютом, трамплином в большую поэзию… кто-то уйдет не с пустыми руками. Вы видите на столе прекрасные статуэтки, изготовленные нашими умельцами. Но главное, что проигравших сегодня не будет. Абсолютно все стихи войдут в итоговый сборник, а избранные работы опубликует еженедельник «Рудник».
Публика разразилась аплодисментами. Блондинка во втором ряду поймала взгляд Андрея и кокетливо засмеялась. Платье оставляло открытыми ее бедра и чулки до кружевных подвязок. Она словно позировала художнику.
«Господи, — смутился Андрей, — эта шестнадцатилетка строит мне глазки?»
Вступительная речь Мельченко давно пренебрегла разумным хронометражем. Зрители начинали скучать, шуршать бумагой.
— Артур, — шикнул Коппер, — много прозы.
Мельченко виновато засуетился.
— Судьи велят закругляться! Но перед тем как пригласить на сцену поэтов, я с радостью отрекомендую вам многоуважаемых членов жюри, элиту, не побоюсь сказать… Елена Васильевна Сова, художественный руководитель Дома культуры! Феликс Исаакович Коппер, поэт, автор шести книг. Председатель жюри — а это означает, что в случае ничьей он выберет победителя…
Андрей привстал, и его одарили щедрыми овациями и приветливыми улыбками.
— Поэт, журналист, не нуждающийся в представлении телеведущий… наша звезда и мой ученик — Андрей Ермаков!
— У вас стихи тоже про НЛО? — съехидничал Коппер.
Определенно, он нравился Андрею.
— Я вообще не пишу стихов. Это маленькое заблуждение Артура Олеговича.
Ассистент-школьник поднес Мельченко папку, и учитель проголосил:
— Честь выйти первой на сцену выпала Ольге Бутник. Недавно Оля окончила школу с золотой медалью и теперь учится на программиста!
Судьи пододвинули к себе листочки, вооружились ручками.
Оля подошла к микрофону.
— Каждый человек хоть раз в жизни задумывался о свойствах любви. Вот мое представление об этом чувстве.
Читала будущий программист наизусть:
— Я придумала тебя. Я тебя очень люблю. Ты закрой мои глаза. И скажи: я тебя люблю…
