На очищенной площадке за старым торговым центром гнил деревянный крест — постройка церкви планировалась с конца девяностых. Пока верующие ездили в соседнее село. Самым популярным местом отдыха был затопленный карьер. Вооруженные полотенцами и пивом граждане спускались к воде утрамбованной экскаваторами винтовой дорожкой. Там на глазах Андрея разбился о скальную породу шестиклассник.
В две тысячи пятом Андрею Ермакову исполнилось девятнадцать, и он без лишних сантиментов покинул Варшавцево, захлопнул, словно читанную вдоль и поперек книгу, которую впредь не собирался открывать. Порвалась пуповина, единственным связующим звеном была мама, но она предпочитала сама навещать сына, гостила у него три-четыре раза в год.
Связи с ровесниками Андрей не поддерживал, даже с Толей Хитровым. Хотя постоянно рассказывал Маше об их с Толиком приключениях. С пятого класса — не разлей вода. Футбол, мультики, коллекции фантиков, марок, фишек. Охота на водяных ужей и краснобрюхих каракуртов. Как-то им попалась настоящая гадюка, угольно-черный меланист. Вылез погреться на плоском валуне. Толя испугался гадюки, а Андрей дразнил ее, пока черный шнурок не уполз, сердито шипя, в расщелину.
Позже был обмен кассетами, страсть к музыке, охота уже за альбомами рок-музыкантов. Синие столбики «Легенд русского рока» в киоске у автовокзала. Пирсинг в домашних условиях. У Андрея ушла минута на то, чтобы проколоть Толе мочку, а вот Толя возился час и измучил другу ухо: никак не мог вдеть сережку.
А дальше — своя группа, девушки, счастливые и пьяные ночи. И его отъезд.
Уши заросли, широкополосный Интернет пожрал заветные диски. Актуальное стало хворостом для ностальгического костра, который разводишь редко-редко — не до того. Растяпу и мечтателя Толю заменил прагматичный Богдан.
Мама сказала, что недавно Толя обзавелся ребенком. Он хотел позвонить, поздравить, но замотался в череде будней.
Погруженный в воспоминания, Андрей вышел к центральной площади. На девятое Мая тут чествовали ветеранов, на День города и День шахтера устраивали ярмарки. Порыжевшая великанша-ель стояла, оплетенная гирляндами, готовая к праздникам. Окропленный антисоветчиками-голубями Ильич подсказывал страждущим путь в рюмочную.
У Андрея оставалось две недели отпуска. Они с Машей планировали слетать на католическое Рождество в Чехию. Пражский град, Карлов мост, собор Святого Вита.
Человек предполагает, а Бог…
Андрей тупо уставился на пышную колоннаду Дворца культуры имени большевика Артема Сергеева. На мужичка в ватнике, скоблящего лопатой ступеньки.
«Чупакабра», — признал он. И вдруг почувствовал себя отлично. Как разочаровавшийся уфолог, пропивший телескоп. На площади, окольцованной завалами льда. В компании с Ильичом и потрепанным пьяницей.
«Когда нечего терять, можно долго протерпеть», — поучал Егор Летов.
Ветерок трепал афиши на стенде. Феерический спектакль «Дед Мороз и компания». Новогодний концерт. Бенефис некой певицы Таис. По будням прием у народного целителя, обещающего вылечить от табакокурения, наркомании, алкогольной зависимости и всех болячек разом. Знакомая реклама «Степных строк».
— К черту Прагу, — процедил Андрей. И затопал аллеями, из балки в балку. Подошвы узнавали город одновременно с глазами.
Дворы поросли, как поганками, спутниковыми антеннами, обзавелись железными дверями и белыми нашлепками утепления. За облезлым штакетником гнездились примеры народного творчества: лебеди из покрышек, уродливые крокодилы из пластиковых бутылок и, совсем невероятное, львы из целлофановых пакетов. Снег заляпал будку сапожника, просели погребки, главный атрибут городка. Свисали великомучениками распятые на стволах каштанов плюшевые медведи и слоны.
Вот и дом, огороженная ржавой стекой футбольная площадка, врытые шины, доисторический самолетик на железном стержне.
Поздоровался с соседками, услышал вслед возбужденный гул:
— Андрюша Танин… телеведущий… про Антихриста смотрели в его передаче?
Автор «Мореплавателей Средневековья» рассказывал о французском палаче Ланкре. Направляясь морем к Бордо, Ланкр столкнулся с демонами. Они брели по водной глади, нескончаемая шеренга разномастных бесов. Изгнанные миссионерами, ковыляли в поисках пристанища. Бегемот, Левиафан, Кракен. Бедные бомжующие монстры. Андрей ощущал с ними родственную связь. Его тоже кто-то изгнал из насиженных мест.
Мама обняла в прихожей, расцеловала.
— А Машенька когда подъедет?
Мама была без ума от Маши. Как и все остальные.
— Да кто же ее под конец учебного полугодия отпустит?
— А трубку она почему не берет? — суетилась мама. Он расчехлял сумки, ставил на стол упаковки и баночки: тунец, маслины, кофе. — Да зачем ты тратился, сынок… Ой, бразильский, да?
— Кенийский.
— Трубку, говорю, не берет. Я звонила, звонила.
«Нас с тобой, ма, она вычеркнула из своей жизни», — хмуро подумал Андрей, а вслух сказал:
— Ну, занят человек. Перезвонит.
Мама была маленькой, подвижной, расторопной, как мышка.
— Я тебя люблю, — сказал он, примостив подбородок на мамину макушку. Волосы ее пахли черемухой.
— Вареники будешь? — спросила она.
— Убью за твои вареники.
Он откинулся на спинку стула и прилежно отвечал на вопросы о работе. Вопросов и замечаний накопилась уйма.
— Ты молодец, конечно. В кадре как смотришься! Звездочка наша. Но бриться надо, сынок. Это же телевидение. А ты, бывает, со щетиной там. Нехорошо. Но храбрый какой! Я бы в ту усадьбу графскую и за миллион не зашла. А ты… в полночь…
— Да какая полночь, ма? Кто в полночь снимать выйдет? И усадьба… это на экране она усадьба, а так — помойка. Шприцы везде валяются, дерьмо. Вонища страшная. Всё подделка, мам.
— Прям всё?
— До единого кадра.
На столе появилось блюдо ароматных вареников, толстячков в золотых кружках лука. Горшочек со сметаной.
В животе заурчало.
Уплетая вареники, он поинтересовался варшавцевскими новостями.
Мама подробно рассказала о Жучке (Жучка ощенилась, и некуда девать потомство) и парой слов обмолвилась о похоронах бабы Зины. Но Андрей бабу Зину не помнил. Ника Ковач улетела в Японию, танцует в шоу-балете. Прооперировали Алпеталину, классную руководительницу Андрея, удалили ей грудь. В супермаркете скидки.
— А Солидол не помер?
— Володька-то? Весной из тюрьмы вышел. Ошивается без работы. Ну как вареники?
— Как боженька лепил.
Он спросил про квартиру на Быкова. Двушка покойной бабули пустовала одиннадцать лет. Репетиционная точка «Церемонии» времен первого созыва. Его логово. И Толика.
— Что с ней станется? — пожала плечами мама, но лицо ее помрачнело. — Продавать нет смысла, копейки дадут. Из Варшавцево все сбегают, а там колонка — хлам, ремонт дороже квартиры обойдется. Я хожу раз в неделю, пыль протираю.
