Ника вышла на кухню в плотной рубашке и облегающих стрейчевых джинсах. Кудрявая копна сбилась набок, и девушка гребешком сражалась с непослушными волосами.
— Все нормально? — спросила она.
— Ковач, — сказал зачарованный Андрей, — ты будешь моей гаруфурэндо?
— Я думала, ты уже не предложишь, — улыбнулась Ника.
24
Директриса Дома культуры, платиновая блондинка лет сорока, наводила марафет. В кабинете воняло лаком для ногтей. На стене висела компактная фотография Путина и огромный портрет Маяковского.
— Анатолий?
— Добрый день, Тамара Георгиевна.
Директриса похлопала ресницами, оценивая себя в зеркальце.
— Присаживайся, Толя.
— Да я на секунду. Хотел кое-что узнать…
— Спрашивай.
— У нас народный целитель комнату арендует. Что вы про него сказать можете? Откуда он, как работает?
Директриса вскинула тоненькие ниточки бровей. Посмотрела на звукорежиссера изучающе:
— А тебе зачем?
Вопрос звучал как «неужто со спиртным проблемы?».
— Да кум мой собрался от курения закодироваться, — соврал Хитров.
— А, — директриса клацнула косметичкой, задумалась. — Что сказать? Я сама не сильно во все это верю, я так считаю, плацебо это. Но дурного тоже не вижу. Если мужик завязать решил. А кто верит, те расхваливают его. Мол, энергетика сильная. Да и лечит он не только зависимость, но и болячки разные, заикание, бессонницу. Раньше по домам ходил, а потом у нас осел. Давно, при старом еще директоре. Лет десять, должно быть. Матай его фамилия.
— Матай? Он не русский?
— Черт его знает. Внешность славянская вроде. Да и имя: Степан Гаврилович.
— А семья у него есть?
— Больше ничего не знаю. Ты куму передай, действует знахарство это, если действительно бросить хочешь. Чупакабра… гм, Валик вон рассказывал, закодировался на полгода и опять за прежнее взялся. А кого-то навсегда отваживает от рюмки. Говорю же, плацебо.
— Спасибо, Тамара Георгиевна. — Хитров был разочарован. Имя целителя он узнал еще утром от завхоза Сергеевны. Сергеевна еще сказала, что Матай не просто знахарь, а настоящий колдун. И что коз он держит дома не ради молока. В жертвы, мол, их приносит тому, кто силу ему даровал людей исцелять.
Сергеевна недвусмысленно растопырила пальцы и показала рожки.
Мама тоже не обладала какой-либо ценной информацией, и он справедливо поинтересовался:
— Это нормально вообще звать в квартиру дядьку, чьего имени ты не знаешь? Чтобы он трогал твоего маленького сына?
— Ну что ты ворчишь! — сказала мама, укачивая Юлу. — Он тебя от кошмаров спас!
«Или обрек на кошмары в реальности», — подумал он.
— Ко мне музыканты пришли, — сообщил Хитров начальнице, — мы порепетируем часок.
— Репетируйте! Завтра чтоб ни сучка ни задоринки. До трех управитесь?
— Конечно.
— В три Таис на запись придет.
Таис была местной поп-певицей, подружкой и ровесницей директрисы. Высокомерная особа, пожалуй, единственная в Варшавцево обладательница силиконовой груди и накаченных ботексом губ. Судачили, что спонсировал операции мэр города, тот еще прохвост. Работа с Таис сулила бесконечные придирки и скрупулезную обработку голоса вокальными процессорами, дабы бездарность певички не резала слух. На звукорежиссера дама смотрела как на пустое место.
— Можешь у нее спросить про целителя, — добавила директриса, — он ей аллергию лечил.
Хитров вздохнул и поплелся на чердак. У лестницы его встретили музыканты. Они что-то живо обсуждали и жестикулировали.
— Что за сыр-бор? — начал он, но осекся, увидев басиста Паульса. Левый глаз парня заплыл, веко побагровело. Синяк примостился и на его скуле.
— Ого, — присвистнул Хитров, — это кто тебя так?
— Скинхеды, — буркнул расстроенный Паульс. — Возле школы прикопались.
— Да какие скинхеды! — встрял гитарист Кеша. — Где ты в нашей дыре скинхедов нашел?
— Ага, — поддакнул Платон, — небось малолетки пьяные пристали.
— Говорю вам, скинхеды! Четыре рыла. Бритые, в берцах, в арийских орлах.
— Вот ты, — Кеша воззвал к авторитету старшего товарища, — сталкивался у нас со скинами?
— Бог миловал, — сказал Хитров, сочувственно разглядывая боевые травмы Паульса. Он-то искренне считал, что время правых молодчиков давно миновало, их и в Москве теперь днем с огнем не сыщешь. — Ты как?
— Да нормально, — отмахнулся раненый. — Блин, обидно, что перед самым концертом.
— Не горюй, — Хитров похлопал его по плечу, — загримируем, будешь как новенький. До свадьбы заживет.
— Какая свадьба, — подколол Кеша, — ему из фрэндзоны путь заказан.
— Ладно, — сказал Паульс, — давайте играть.
Репетиция прошла ни шатко ни валко. Ребята постоянно сбивались, Платон забывал слова и гитары лажали. Сам Хитров едва справлялся с барабанами, слишком сильно лупил по тарелкам и ронял палочки. В итоге от трех пущенных по кругу песен хотелось блевать. Даже хит Ермакова раздражал.
— Достаточно, — не выдержал Хитров, вставая из-за установки. — Это мы на нервах тупим. Завтра отыграем на все сто.
— Толь, — сказал Платон, — ты Колю Федорина знал?
— Конечно, — Хитров вспомнил бородатого, щекастого, похожего на попа Федорина. Царь и бог кассетного ларька, брюзгливый и вздорный Коля снабжал подростков музыкальными редкостями. Его каталог рок-альбомов был для Хитрова Библией и «Некрономиконом». Сколько экзотики выудили они с Ермаковым из аудио-сокровищницы!
До кассетного бизнеса Федорин панковал и рубился в «Подворотне» Саши Ковача. А по завершении эры магнитных альбомов пропал из поля зрения. Хитров считал, что Федорин покинул Варшавцево.
— Повесился Коля, — сказал Платон, — на западном стадионе, на турнике.
— Как? — недоуменно ахнул Хитров. — Почему?
— Хэ-зэ. Спился…
— Ерунда, — опроверг Паульс, — он через дом от меня жил. Бросил он бухать давно, год трезвый ходил. Кабельщиком работал.
— Вот это новости, — прошептал Хитров. И чуть не подпрыгнул, когда Платон сказал:
— В городе черт-те что творится.
— Ты о чем? — уцепился Хитров за фразу.
— Как свихнулись все к концу года. Соседа моего в дурку забрали, хотя он тоже закодировался вроде бы. Пара супружеская вены себе вскрыла. Насилу откачали. Пенсионерка на Молодежной из окна выбросилась. В газете писали. Суицид на суициде.
— Ага, — сказал басист, — такое что-то в воздухе веет… агрессия, безысходность.
