— Отдохни от школы некоторое время…
— Па…
— Это не продлится дольше недели.
— Папочка…
— Мне надо бежать, сынок. Звони мне, хорошо?
В трубке раздались гудки.
Мама уснула сразу после ужина. Влад остался наедине с собой, с наполнившими квартиру звуками. За окном шелестели ветки деревьев и подвывал ветер. У соседей, счастливых необладателей красного ковра, работал телевизор.
Врата в уютный мир Конана Киммерийца захлопнулись, не желая впускать чужака.
Одинокий и несчастный Влад поплелся в спальню. В темноте он добрался до постели, и здесь его ждало новое открытие. Вытянуться на кровати в полный рост было нельзя. Ступни упирались в изножье, и означало это одно.
Кровать принадлежала ребенку намного младше Влада. Его двоюродному брату, умершему в младенчестве. Умершему здесь, под кроваво-красным ковром.
Влад посмотрел вверх. Ковер возвышался над ним отвесной стеной, и даже темнота не скрывала его цвет.
А по поверхности, между узорами, а по красной поверхности…
Влад скатился на пол и бросился к выключателю. Он боялся, что люстра не включится, что ковер впитает в себя свет, но комната осветилась. И кошмар не исчез.
Жуки — тысячи жуков — ползали в ворсе. Ковер кишел ими, черной слюдянистой массой. А еще там были блохи, скачущие в пределах красного. И большие зеленые кузнечики, одним прыжком преодолевающие расстояния от угла до угла. И жирные сороконожки, свернувшиеся в медальоне, переползающие друг друга сколопендры, чудом удерживающиеся на поверхности медведки…
Крик Влада брызнул по квартире, грохнула дверь. Испуганная, растрепанная после сна мать возникла на пороге.
Влад, потерявший дар речи, ткнул пальцем в ковер.
В самый обычный, купленный за бесценок ковер.
— Ну и? — строго спросила мама. Страх сменялся в ней нарастающим гневом.
Мальчику понадобилось усилие, чтобы заговорить:
— Там были насекомые!
— Тараканы?
— Нет! Жуки! Черви! Сороконожки!
Мать понимающе кивнула.
— Сороконожки, значит. — Она глубоко вздохнула и оперлась рукой о стену. — Послушай меня, сынок, — вкрадчиво сказала она. — Эти выдумки не помогут тебе быстрее вернуться домой. Мы будем дома — я тебе обещаю — через три-четыре дня. А пока сделай одолжение, — ее голос стал жестче, — будь мужчиной и поддержи меня хоть немного. Не криками, а спокойствием. Мы договорились?
— Я не выдумывал, — горячо воскликнул он.
Мать выставила перед собой указательный палец.
— Мы договорились?
Влад яростно дернул себя за край футболки и молча пошел к кровати.
— Будем считать, что да.
Мать выключила свет, но тут же включила его в коридоре:
— Я оставлю лампу на ночь. Хороших снов.
Влад лежал в кровати, лицом к окну, и прислушивался. По-прежнему шумел ветер. Соседи отправились спать. Из гостиной не доносилось ни звука. Мама обычно засыпала очень быстро.
Как назло, начала неметь прижатая туловищем кисть.
Влад покосился через плечо. Освещенный коридорной лампой ковер не шевелился.
«А как, интересно, он станет шевелиться?» — спросил у самого себя Влад. Сарказм придал смелости. Он перевернулся к стене.
Ковер не вонял, не скалился, и уж точно по нему не прыгали вши. Влад разглядывал завитки и спирали и постепенно успокаивался. Его веки отяжелели, дыхание выровнялось, рука сползла к краю кровати, уткнулась в ворс.
Сонный взгляд блуждал по причудливым узорам, и Влад подумал, что пятно в левой половине ковра похоже на человеческое лицо.
Точно, на профиль мужчины. Вот вздернутая острая бровь, изогнутый рот, раздувающаяся ноздря. Как он раньше этого не замечал?
Влад приподнялся на локте, удивленно разглядывая обнаруженный портрет.
«Никакой не портрет», — одернул он себя, а человек из узоров распахнул глаз и посмотрел на него голодным взглядом.
Влад сдавленно вскрикнул. В соседней комнате мать накрыла голову подушкой.
Ковер сорвался со стены, рухнул на Влада огромной красной молью. Крылья запахнулись, сжимая в душных объятиях. Ковер светился ярким красным светом, и погребенный мальчик видел лицо в десяти сантиметрах от себя.
Уже не профиль, а хищный анфас, злые глаза, распахнутый рот, из которого сыпались дохлые кузнечики.
Влад хотел закричать, но лицо прижалось к нему колючим ворсом, и сухие, как ветер в пустыне, губы мертвеца запечатали крик.
Влад…)
…жаловался на исходящий от настенного ковра запах и якобы ползающих по нему насекомых, а спустя час этот самый ковер сорвался со стены. Мальчик умер, задушенный его тяжестью, причем умер на той же кровати, на которой в младенчестве скончался сын рассказчика.
Готовя передачу, Андрей вычитал в Интернете об аятлыгах, ритуальных коврах. В них туркмены заворачивали покойников, чтобы везти на кладбище. Он вставил аятлыги в сюжет, но редактор его забраковала.
— Хотя бы ковер какой-нибудь раздобыли, — негодовала она.
Убитый горем дядя сжег на пустыре нехороший ковер, о чем Андрей и заявил редактору. Ковер, — утверждал дядя Влада, — стонал, сгорая в пламени.
— Ковров, что ли, мало? Нашли бы любой, чтобы мужик на фоне вещал.
Шахтера заменили на фейковую проститутку, чью фейковую подругу убил вибратор. «Мистические истории» лишились единственного героя, которому Андрей поверил.
— Нет, приятель, — сказал он своему хулиганистому привидению. — Это шоу для эфира бедновато.
И пошел, насвистывая, сервировать стол. Через полчаса в дверь позвонил Хитров. Хитров притащил елку.
12
Они говорили о прошлом. О Варшавцево, странном городе, присобачившемся к трассе. Его скачущих тропках, его резких нырках в балки. Ветер приносит из степи туман, заливает в чашу карьера, и вода становится похожа на чай с молоком. Туман белыми змеями ползает по оврагам, перекидывается через парапеты. Центральная площадь выткана его паутиной, белесый дым окуривает подножье памятника, и серый фасад ДК, и автовокзал, с которого хочется уехать навсегда. Бредущие в потемках торопятся скорей очутиться среди живых. Из рвов вязко тянутся щупальца, норовят схватить за шиворот.
Здесь есть два стадиона, две парикмахерские, туннель, связующий поликлинику и кладбище, и красные ковры на стенах. Здесь люди закупаются к праздникам, пишут стихи, а художественный руководитель Елена Сова — она будет членом жюри фестиваля «Степные строки» — пишет очередное письмо на сайт Государственной Думы: она требует переименовать город, потому что геологоразведчик Н. Л. Варшавцев в Гражданскую войну казнил мирных жителей, степняков, упокоенных в безымянных могилах.
