Собеседник дико посмотрел на меня. Разве можно критиковать народных представителей? – говорил его недоумевающий взгляд.
– Я думаю, это только здесь, – ответил он. – Туземцы очень распущены и не боятся ничего, кроме силы. Кроме солдат, – с усилием добавил он, – для них нет других авторитетов. Революция им пришлась по нраву, они поняли ее, как слабость правительства. Не поставь начальство на дорогу солдат, – революционеры стали бы останавливать и грабить поезда. Здесь народ отчаянный. Слышали про резню в Елизаветполе?
– Нет, не слыхал. Расскажите, – попросил я.
– Да, видите ли, начали армяне. Вырезали немного татар. В ответ на это борчалинские татары спустились с гор и устроили форменное побоище. А татары района Евлах – Шуша вырезали всех армян вдоль дороги, объединяющей эти города. Добрались и до самой Шуши, но их туда уже власти не пустили. Послали казаков. Разбои и теперь еще продолжаются. На Шушинском тракте татары останавливают дилижансы и экипажи, вынимают из них армян. Тут же на месте убивают, а остальных пассажиров отпускают с миром, взяв выкуп.
– Черт знает, что такое! До чего дошли здесь, – возмутился я.
– Да, а то вот еще какой случай был недавно. На Военно-Грузинской дороге. Там один разбойник, Керим по имени, остановил дилижанс, который ехал с охраной трех казаков, и все пассажиры были вооружены.
– Стой!.. Сдавай деньги и оружие… Положить все на дорогу!
Смелость разбойника удивила и ошеломила всех. Даже казаков. Если действует так храбро, значит не один.
– Торопитесь! – кричит Керим. – Помните, – если сделаете хоть один выстрел, то мои молодцы расстреляют всех. Посмотрите-ка!
Взглянули, куда показал разбойник пальцем, – а там ружей тридцать торчит из-за кучи камней. Спокойно, не шевелясь, стоят винтовки, только верхушки дул видны. Потемнело в глазах у пассажиров. Покорно побросали наземь ружья, кинжалы, револьверы.
– Бросай все! – командует разбойник. – Если найду оружие или кошелек, убью на месте, как собаку.
Пассажиры и побросали все. Ни один не посмел утаить ни гроша. Так страшна была слава разбойника Керима. А он до того расхрабрился, что даже обыскал пассажиров. Все Бога благодарили, когда разбойник отпустил дилижанс. Приехали во Владикавказ, а их встретили хохотом. Там уже разнеслась весть, как Керим одурачил путешественников. Он расставил за камнями только ружья. Ни одного человека у него не было…
– Власти сначала растерялись. С открытием думы все открещивались от помощи войск, чтобы их не обвинили в черносотенстве. Вот и доигрались до того, что пришлось всю власть передать военным. На Кавказе житья не стало. Теперь все свободно вздохнули, когда военные навели порядок.
– Вот вам и дума, вот вам и свобода, – иронически заметил я.
– Напрасно так думаете, – сказал попутчик. – Дума дело великое. Дайте ей силу и она безусловно выведет страну из темноты. Если же с нею будут обращаться, как вот теперь, да разгонять, то только еще сильнее разожгут ненависть к правительству и правящим классам.
– Что же по-вашему? – спросил я, – нужно допустить распущенность, терпеть безобразия?
– Нужно действовать осторожно, разумом да увещанием, да широкой гласностью.
– А разбойники будут дилижансы останавливать!
– Что делать! Время переходное, много неурядиц будет. С разбойниками, конечно, нужны другие меры. А вот мирным гражданам нужно дать больше свобод.
– Ну, простите, – не согласился я с ним. – Дай сердцеви волю, – заведет у неволю… Не верю я, чтобы такие свободы счастье принесли. Много уж у нас всякой шантрапы, которая воспользуется свободой по-своему.
– Вот ее-то и нужно образовывать, эту шантрапу, – едко заметил спутник.
– Боюсь, что образованные жулики станут более опасными… На вешалку и дело с концом.
– Что вы говорите! – вскричал испуганно штатский. – Да этими мерами, вешалками-то, вы доведете страну до самой кровавой революции.
– Вы сами противоречите себе, – возразил я. – Только что вы изволили сказать, как распустился народ и как его успокоила военная власть. Что же военные уговаривали, что ли?
– Но я не докончил… я еще не успел сказать, что это зло, которое породит еще горшее сопротивление. Военная диктатура никогда не приносила успокоения, разжигая лишь страдая и недовольство.
– Пожалуй… но только в том случае, если военная диктатура действует несправедливо. У нас же этого нет.
– Что вы?! А вспомните покорение Сибири генералами Рененкампфом и Меллер-Закомельским, – вскричал собеседник. – А генерал Каульбарс в Одессе. А Мин… А здесь на Кавказе… Сколько расстрелянных без суда… Знаете ли вы, что выкидывал Меллер? Приезжает он в Читу. На крыше станции на шесте красный флаг.
– Где начальник станции?! Подать его сюда… Что это?!
Начальник станции натурально трясется: разве он мог запретить вывесить флаг. Да его бы убили революционеры. Теперь он стоит перед всесильным генералом.
– Лезь наверх и сними. Сам сними! – грозно кричит генерал.
Полез на крышу начальник станции. Подставил лестницу, влез и отвязал флаг. Генерал курит, смотрит наверх. – Снял? – кричит.
– Так точно, снял, ваше превосходительство, – отвечает начальник станции.
– А теперь ты сними его! – оборачивается генерал к драгуну. Гвардеец приложился из винтовки. Бац! и начальник станции грохнулся к ногам генерала. Как это по-вашему?.. Справедливо?!
– Я думаю, что генерал знал, что делал, – политично ответил я. – Он, вероятно, собрал заранее сведения о деятелях.
– Пусть так. Но нужно предать суду, выяснить степень виновности.
– Это, конечно, правильно. Только ведь и обстановка бывает иногда особенной, когда нужно действовать быстро и устрашающе. Разве революционеры не действуют террором?
– То дело другое… То протест людей, не имеющих еще реальной силы для борьбы.
– А здесь реальный протест другой силы, – отпарировал я. – И притом вы не правы и опять сами себе противоречите. С той поры, как Государь дал стране думу, он дал ей реальную силу. Будь дума умнее, осторожнее и деловитее, она не вступила бы на путь открытой грубой борьбы, не призывала бы народ к восстаниям. Разве можно силой, да еще в один момент все переделать! Разве дума может охватить и понять сразу всю махинацию управления государством!
– Да-аа… Только без свободной работы ничего сделать нельзя. Добром, эволюцией не вырвать ничего из цепких рук старой власти…
– Значит, дума идет к революции.
– Не хотела бы, да обстоятельства заставят…
«Плохо дело, – думал я. – Видно, действительно у нас неладно…»
Мало-помалу разговор наш перешел на природу. Пышные сады тянулись слева. Мы подъезжали к Елизаветполю. – Чудный виноград разводят здесь немецкие колонисты, – говорил штатский. – Особенный, нежный сорт. Из него выделывают очень хорошее вино. Много здесь и фруктов. Только места эти нездоровые… Лихорадки здесь свирепствуют, особенно в Евлахе.
