По существу, мне следовало бы остановить хамов, арестовать их, а в случае чего пустить в ход оружие. Даже погибнуть самому, если бы так пришлось.
Дядя Сережа, тот бы убил всех трех семинаристов. Его, конечно, назвали бы невменяемым и алкоголиком, – но это была сила, это был представитель волевого характера. Ушедшее поколение. Мы были уже слабее его. Он, не рассуждая, защищал офицерскую честь и ставил ее выше всего. Мы уже были отравлены и колебались. Отовсюду теперь приходилось слышать, что выше всего на свете воля народа… братство, свобода и равенство…
Глава III. Отравленные
Говел я с папой в церкви Нежинского пехотного полка. Маленькая, низенькая церковь, устроена над сараем-складом. Подниматься нужно во второй этаж. Тихо здесь было, спокойно, истово. Народ все военный или их родственники, люди, привыкшие к порядку. К причастию первый раз в жизни надел ордена. Увидев их, сестры и братья пристали с расспросами, за что мною они получены. В их голове не умещалось официальное выражение «за разновременные заслуги».
– За разновременные заслуги, значит ни за что! – отрезала Оля. – Это значит, орден не за подвиг, а за службу, как у папы. Тогда к чему мечи и банты?
За старшей сестрой потянулась и мелюзга с вопросами.
– Мы думали, что орден с мечами и бантом дается за подвиг…
– Значит, ты не был в боях? Ты, верно, и японцев не видал?
– А ты сам убил хоть одного японца?.. – Глаза ребят то смотрели на красивые ордена, которые сшивала мама в колодку, то испытующе вскидывались на меня. Ребятишки и не подозревали, что они варили меня в моем собственном соку.
Что я им отвечу?.. Я не совершил ни одного подвига. Как я им скажу, что получил ордена даром. Так-таки даром. Я сам сознавал, что не могу гордиться моими орденами. Если бы они были еще без мечей, с одними бантами, дело другое. Был на войне, работал, за работу и получил. Если за хорошую, мирную работу дают орден, то за работу на войне надо и подавно. Но за хорошую работу. А какая же у нас была хорошая работа, если война проиграна? Если общество волнуется, идет даже против старого образа правления, допустившего проигрыш войны? Разве дети этого не понимали, не чувствовали своим сильным инстинктом? И дети требовали от меня объяснений, отчета в моих подвигах.
Хорошо еще, что у меня не было Георгиевского креста, как у Кобцева или у нашего старшего обозного. Что они ответят своим домашним? За что они получили Георгиевские кресты? Что скажет Кобцев о золотом Георгии? Ведь невозможно будет ему сказать, что сам Куропаткин нацепил на его грудь золотой крест на прощание. Поцеловал и нацепил… и только.
А-а-а! – разочарованно протянут дети и взрослые и отвернутся от Кобцева и от его крестов.
Крест требует подвига, требует, чтобы там, на поле битвы, рядом с этим золотым крестиком виднелся бы белый деревянный крест. Какой-то достанется?.. Чем труднее, тем выше степень креста. Кругом грохот, свист пуль, разрывы гранат, крики победы и вопли поражения… и крест, как награда. Не учло и тут наше начальство психологии народа. Не посчиталось с ним, вот теперь и народ не хочет считаться с начальством.
Но надо давать ответ… А что же я теперь скажу вот этим детям на их настойчивые вопросы? Разве им объяснишь, что начальству даже лень было написать в приказе и в послужном списке, – за что именно пожалована награда? Про красный Анненский темляк я мог сказать: возил приказание на батарею, устроил телефонную связь под огнем. Наконец, я был сбит тогда с ног разрывом снаряда. По мне стреляли японцы. За все это я и получил Анненский темляк.
– А Станислав 3-ей степени с мечами и бантом? Он красивее темляка и носится на груди. Он выше? – продолжала допрос безжалостная Оля. – За что ты получил этот орден?
Пот выступил у меня на лбу. Вот мучительница-то. Ах, да! Это еще можно объяснить.
– Это за Ляоян. Читали вы про бои под Ляояном? Двенадцать суток, день и ночь, шли бои. Все гремело вокруг. По восьми атак в ночь вели японцы, и мы все атаки отбили.
– А ты сам где был?
Судил! – мелькнуло у меня в голове. – Напился пьян, как свинья, в гостинице. Боже, что за мука эти детские расспросы. Рассказал им про бомбардировку станции, про оторванную ногу у сестры милосердия. И чего это мама так долго сшивает колодку!
– Да ты-то за что получил?
– Я… Да, я лично ничего не сделал. Бои были такие беспримерные в истории, что Государь приказал наградить всех участников.
– Всех?.. И тех, что отбивали по восьми атак в ночь, и тех, что ходили смотреть на раненых сестер милосердия?
Положительно эта Оля невозможна. И почему я думал, что она застенчива? А она, даже напротив, назойливый и пренеприятный собеседник. Критикан какой-то! А отвечать все же надо. Я попал на суд детворы, на суд самый беспощадный и безжалостный. Известно ведь, что самые бессердечные это дети.
– Ну да, Оля. Все получили по награде.
– Это несправедливо! – возмутилась сестра. – Раз давали всем за Ляоян, то бойцам в окопах нужно было дать еще и за окопы.
– Да ведь все, решительно все были под огнем… Ведь Ляоян обстреливался из осадных орудий.
– Это все не то. Ты сам сказал, что вы тотчас же уехали, а другие просто бежали и все-таки получили ордена. А те несчастные тоже получили такой же орден за двенадцать дней боя. Это совершенно несправедливо! Тем дай орден с мечами, а кроме того всем, если уже захотели увековечить этот бой, ну хоть медаль, с надписью: «Ляоян». Вот это было бы справедливо. Ты вот получил Станислава, вторую награду, он ведь выше темляка?
– Нет младше, темляк особая награда.
– «Ну, все равно. Ведь, верно, были и такие, что, сидя в тылу, получили Владимира, а офицеры за двенадцать дней боя Станислава… Было так?
– Было… Да что ты хочешь? – рассердился я. – Георгия что ли давать за двенадцать дней боя?
– А почему не дать? Ведь двенадцать дней боя, двенадцать дней в огне, между жизнью и смертью.
– Нельзя, Георгий бы обесценился. Всех награждать Георгием нельзя. Это крест особенный. Офицерский Георгий дается только за личные подвиги и то после разбора подвига кавалерской думой.
– Это еще что такое?
– А то, что Георгий настолько высокая награда, что ее дают лишь после тщательной проверки подвига в комиссии, состоящей из георгиевских же кавалеров. Если комиссия признает подвиг, то только после ее решения отдается Высочайший приказ о награждении.
– Это правильно. Значит, георгиевские кавалеры все заслужили по-настоящему свои кресты?
– Безусловно!
– Это хорошо… Пожалуй правда, за двенадцать дней боя даже и не в траншеях можно дать Станислава. А все же бы я сделала различие: тем с мечами, а вам без мечей… Ну, все равно, бой особенный.
Спасибо, что утвердила, – мелькнуло у меня в голове. – Две награды уже прошли по суду младших членов семьи. Я хотел уже взять у мамы готовую колодку, как вдруг рука Оли остановила меня. К счастью, она оставила третий орден, Анны с мечами и бантом, и обратила внимание на медаль.
