Я лишь приложил руку ко лбу и к сердцу в знак согласия с ее словами. Дамы любили меня за то, что я с намека понимал все, что нужно.
Глава XXXV. Тревожный звонок
Не успел я проводить дам, как заявился старик-капитан, дежурный по караулам. Он был весь в снегу. Снег, это редкое явление в Тифлисе, неожиданно стал падать большими хлопьями.
Капитан немедленно же услал рунда на поверку караулов. Сам он, видимо, хорошо покушал, выспался и был в веселом настроении духа. А меня, наоборот, морило и адски хотелось спать. Но разве допустимо спать в карауле?.. Чтобы пересилить сон, я выбегал время от времени на площадку освежиться. Снег продолжал густо валить. Уже все было им покрыто, по меньшей мере на четверть.
Часовая стрелка подходила к девяти. Мы напились чаю. Капитан ходил из угла в угол и жаловался на свою жизнь, на службу. Тяжелой стала жизнь, дороговизна душит, а служба еще тяжелее.
– Ну, разве мы видали когда-нибудь такую чертовину, как эти проклятые тревожные звонки? Я вот уже больше двадцати лет прослужил, все было мирно и хорошо, никаких звонков, а теперь… целых пять тревожных звонков!..
Мы оба смотрели на звонки. И вдруг… один из них громко и назойливо зазвонил. У меня заколотилось сердце и мигом пронеслось в уме: Что делать?!? А капитан раскрыл рот и, дико глядя выпученными глазами на бешено трещавший звонок, стал медленно приседать.
Я только и успел заметить, что роковой звонок носил надпись: «казначейство», – вихрем вылетел за дверь; вбежав в караульное помещение, я крикнул команду: «в ружье!»
Из третьей смены кое-кто уже спал. Солдаты кинулись к винтовкам.
– Третья смена, в казначейство с дежурным по караулам! Выходи на платформу! Вторая смена, поставить к арестованным еще трое человек! Открыть двери! Если раздадутся выстрелы на платформе – приколоть арестованных. Три человека довольно. Остальные на платформу!
Я выскочил опять. Вое было тихо, выстрелов не слышалось ниоткуда. В дежурной комнате капитан все еще смотрел на трещавший звонок.
– Да бегите же в казначейство! – сказал я ему. – Видите, звонят не переставая.
– О, Господи! – вырвалось у него. Затем капитан выскочил на платформу и побежал вниз по улице, скользя по снегу. За ним трусили саперы с винтовками в руках. И через минуту все скрылось в белой сетке падавшего хлопьями снега.
Теперь я остался один. Вся ответственность падет на меня, если на гауптвахте что случится. Может, на казначейство напали нарочно, чтобы только отвлечь половину сил. Треть на постах, с них не уйти. В моем распоряжении теперь остается всего четырнадцать человек. Если нападет человек двадцать, – лихо будет. Нужно предупредить. Я выставил часового на улице к казначейству.
– Смотри, – если будут оттуда бежать люди, позови.
Выставил я также часового и направо, вдоль Головинского проспекта.
– Смотри, если покажутся люди или извозчики! – Приказал зарядить винтовки, вытащил револьвер.
Все было тихо. Падал снег. Звонок трещал не переставая. Что за притча?! Не могут же там звонить все время. Я с арестованными офицерами заложил звонок бумажкой. Мы тихо разговаривали.
– А если нападут, – говорили они, – а мы без оружия…
– Пустяки… оружие быстро останется от раненых! – заметил один из них. – Возьмем винтовки раненых или убитых. На выстрелы сейчас же конвой наместника прилетит. Самое главное – не дать захватить себя врасплох.
Я пошел в караульное помещение. Арестованные сидели опустив головы, против них стояли солдаты.
– Раздадутся выстрелы, – приколоть! – повторил я.
– Разве можно так поступать? – сказал начальник всей армянской кавалерии. – А может эти выстрелы будут ложные!
– Как ложные?
– Да так, провокационные.
– Чепуху мелете! – бросил я ему. – Провокация все равно пойдет от вашего же брата-революционера, а не от нас. Они и будут повинны в вашей смерти.
На платформе все было тихо. Чего они там так долго возятся? – подумал я о дежурном по караулам. Долго еще ждал я старого капитана, пока наконец-то он появился.
– В чем дело?
– Да ничего. В казначействе все спокойно; по-видимому, со звонками что-то случилось.
Он отправился в комендантское. Я опять остался один. Ночь прошла спокойно, но я не мог уже спать. Лишь под утро, сидя в кресле, забылся немного, и меня разбудила барабанная дробь повестки к заре. Слава Богу! – подумал я, – ночные страхи кончены, теперь не нападут. Утром пришел комендантский адъютант. Арестованные стали жаловаться, кричать и требовать самого коменданта.
– Нас хотели заколоть ночью!.. Это безбожно! – вопили они.
– В чем дело, штабс-капитан? – спросил меня адъютант. Я рассказал ему все, как было. Он смотрел на меня с недоумением.
– Почему же вы отдали такое приказание?
– Ясно почему: важные преступники и даже не закованы. Двери легкие. Поднимется пальба, тревога, все будут на платформе, а им ничего не стоит высадить двери своих клетушек и удрать, даже мимо нас. А потом вы же сами обвинили бы меня в том, что я их за десять тысяч выпустил. Нет! Шалишь! Я им раньше сам кишки выпущу.
Адъютант ушел. А через час он вернулся с кузнецами, и все арестанты были закованы по рукам и по ногам в тяжелые кандалы. Очевидно, комендант принял мою сторону. Мне ничего не сказали по поводу моего страшного распоряжения.
Немедленно были присланы и монтеры для осмотра звонков. Оказалось, что под тяжестью снега некоторые провода оборвались и замкнули цепь. Ларчик просто открывался. А страха натерпелись все…
Если арестантам было страшно, то мне-то еще страшнее. Особенно после заявления, что армянами обещано десять тысяч рублей караульному начальнику за освобождение. Пойди потом доказывай, что я ни слухом, ни духом не был повинен, если бы заключенных освободили. Да и позор на всю жизнь.
Кроме того, повторяю, нервы были перетянуты от постоянной опасности и от ожидания ее. Измотаны мы были и физически. Шутка сказать, – через день в наряд, а то бывало, что и два дня подряд.
В довершение всего стали присылать смертные приговоры. На клочке бумаги, вроде прокламационной, был отлитографирован гроб, по бокам три свечи и внизу отпечатан приговор к смерти за подписью и печатью союза кавказских офицеров или центрального исполнительного комитета партии эсеров.
Киселеву присылали чуть не каждую неделю. Молчанову раз в месяц, мне всего только раз. Вершицкий говорил, что у него набралась уже целая пачка таких приговоров. Ничего нет удивительного, что за нами следят и ждут только удобного случая пустить пулю в спину.
Как-то ночью я возвращался из гостей. Был у Максимовича, нашего офицера. Ночь выдалась отличная, лунная, светло было, как днем. Жду, громко позвякивают шпоры. Вдруг вижу, что по другой стороне навстречу шагают трое штатских.
