– А почему необходимы такие предосторожности? – спросил я Вечеслова.
– Вот когда послужите, так и узнаете, что иначе нельзя, – уклончиво ответил старый педагог. – А теперь советую вам остаться на 26-ое ноября. У нас будет бал. Увидите корпус во всей красе. Понравится, – милости просим; не понравится, – как угодно… Только заранее скажу, что понравится! А теперь расплачивайтесь с гостиницей и переезжайте ко мне.
Я был рад расстаться с гостиницей, – денег, как и полагается молодому офицеру, у меня было мало. В кабинете Вечеслова мне не приходилось скучать: это была и библиотека, и столярная мастерская. Так коротал свой досуг старый вдовец. За дочками смотрела старшая из них, и все были скромны до умиления.
На бал отправились часов в восемь вечера. Прошли через спальню третьей сотни. Все блестит и лоснится. Чистота изумительная. Из сотни дверь в вестибюль. Около двери стоят два швейцара в парадных красных ливреях. Налево вход в длинный зал. Красивая чугунная широкая лестница убрана синим половиком.
Сборный зал и спальня первой сотни обращены в танцевальные залы. Струнные оркестры войскового хора уже настраивают инструменты. На площадке второй сотни за двумя столиками дежурные воспитатели принимают гостей. Каждый гость должен предъявить пригласительный билет. Строгость большая.
В девять часов вечера начались танцы. Меня знакомили направо и налево, но разве можно упомнить массу лиц на балу, когда внимание рассеяно во все стороны.
Вот входят попарно институтки. Масса барышень, зеленые комлотовые платья, белые полотняные фартучки и пелеринки. Руки до плеч голые, затянуты в длинные, выше локтя, перчатки. Около них три синих дамы и целый рой старших, выпускных институток, в серых открытых платьях и тоже белых пелеринах. Красота!..
Они ловко выстроили фронт влево и сделали низкий реверанс директору. Тихая команда и рой разлетается. Масса кадет подбежали к прелестным молодым гостьям и вмиг разобрали почти всех. Однако немало и осталось около синявок. Это, верно, те, у которых нет знакомых кадет. Между синявками одна прехорошенькая и совсем молоденькая, такая свеженькая, красивая и нарядная, что я невольно засмотрелся на нее.
Вот выступили на середину залы кадеты-распорядители с пышными бантами на левой стороне груди.
– Вальс! – возвестил один из них. – Господа, приглашайте дам! – Дирижируют по-русски. Это мне понравилось.
Оркестр заиграл томный вальс, и тотчас же сотни пар закружились перед глазами. Их было так много и так близко одна к другой, что походило не на вальс, а на толчею. Вот это так навалило народу, – подумал я.
– Господа, дайте место! Пожалуйста, посторонитесь, – говорили и распорядители, и воспитатели. Нетанцующую публику оттеснили к дверям и в инспекторскую, где сидели почетные гости.
В спальне первой роты тоже танцевали. Здесь играли ученики войскового хора. Было темновато, но и это имело свою прелесть. Я вспомнил Гродно, милых саперных барышень, Лидочку и наше общество… Мне захотелось тряхнуть стариной. Однако я боялся начать танцевать, – а вдруг забыл? Вальс – дело нелегкое. Но мне не дали раздумывать.
– Что вы стоите, господа?! – вмешался в кучку нетанцующих пожилой воспитатель. – Молодежь и не танцует! Оставляете барышень сидеть. Пойдемте, пойдемте! – И он бесцеремонно захватил целую кучу кавалеров, в число которых попал и я. Быстро знакомил он и выталкивал пары танцевать.
– Позвольте представить вам кавалера! – обратился пожилой воспитатель к хорошенькой синявке, которая пришла сюда наблюдать за танцами своих институток. Он взял меня за плечо. Я поклонился молодой классной даме, и она очутилась рядом со мной.
Это ничего, что я не нашел сразу такта. Если мои ноги вертелись иногда неумело, зато язык заболтал весело. Мы разговорились. Я поведал ей, что приехал из дикого Закавказья, давно не танцевал и теперь ошибаюсь. Она очаровательно улыбнулась. Даже раза два задержала танец, пока я не попал в такт, а потом тоже принялась болтать. Она и сама недавно кончила институт. И уже классная дама. Служба тяжелая, нервная.
– Вы не думайте, что девочки ангелы, – говорила она мне. – Они гораздо хуже в воспитательном отношении, чем ваши будущие кадеты. Они развиваются раньше мальчиков и уже с пятого класса, – у нас ведь классы наоборот, – они делаются очень трудными. Вы не можете себе представить, как они могут извести.
Иногда косой взгляд, опущенные глазки, ужимка у рта – говорят больше, чем может наговорить самый бесшабашный кадет. А старшие классы – это уж совсем что-то утонченное. Молодой классной даме туда и сунуться нельзя. С ними могут управляться только старухи. Да! Не думайте, пожалуйста, что все это ангелы…
– Вот так аттестовали вы своих ангелов, – рассмеялся я. – После ваших рассказов я побоялся бы пойти даже преподавателем к вам в институт.
– И очень просто! Чрезвычайно трудное дело. Разве это даром делается, что у нас классная дама должна весь день сидеть с девицами в классе. У вас ведь воспитатель остается один на всю сотню, а у нас нельзя. Такое поднимется и такого натворят, что не дай Боже!
– Серьезно?
– Не верите, что ли?! Я, конечно, не могу вам рассказать все… Но, поверьте, что наших воспитанниц ни на минуту нельзя оставить одних. Только вечный надзор и может сдержать их капризы, кокетство, шалости и зависть.
– Почему же зависть? – спросил я.
– Как?! Разве вы не знаете, что женщины страшно завидуют друг другу? На этой почве и вырастают все недоразумения. Вы, мужчины, счастливцы, вы не знаете этого чувства, а мы… мы все соперницы, хотя бы между нами лежала большая разница в летах и положении. Классная дама способна позавидовать хорошенькой девчонке пятого класса и начать мстить ей, и наоборот. Ревность играет роль на каждом шагу. Вы знаете, что у нас, у институток, принято обожать кого-нибудь. Вот здесь и может столкнуться классная дама с девчонкой из пятого класса и стать врагами.
Весь бал я проболтал с хорошенькой синявкой. Часам к двум все кончилось. Мы шли группой домой, и Вечесловские девчонки не преминули заметить мне, что я увлекся хорошенькой синявкой.
– Она препротивная, – говорили они, – институтки не выносят ее. Она злая и любит мстить.
Ладно, – думал я, – теперь знаю я, что вы все злые, завистницы и все любите мстить друг другу, когда дело доходит до дележа кавалеров.
Долго не мог я заснуть. Новая обстановка. Бал… Пышность и грандиозность корпусного размаха по сравнению с батальонным. Все произвело на меня большое впечатление. Думал я и о хорошенькой синявке. Вот перейти в корпус, жениться на этой синявке и зажить тихой, спокойной жизнью.
Ни дежурств, ни караулов, ни патрулей, ни тяжелой солдатской походной жизни. Нет вставания в шесть часов утра, чтобы поспеть на занятия. Нет бессонных ночей в караулах и на дежурствах. Эти дежурства я ненавидел всей своей душой и не знал в простоте душевной, что в корпусе существуют не только дежурства, но и поддежурства…
