Третья деревня была богаче двух первых. В ней попадалось много и надземных домов. Когда мы вошли в нее, уже после полудня, и укрылись под навесом домов от раскаленного солнца, – армяне принесли нам чихиря, чуреков и всякой зелени. Здесь нашлось несколько человек, свободно говоривших по-русски.
Освежившись вином и зеленью, мы обыскали и эту деревню. Но ничего, кроме десятка кинжалов, не нашли.
– И не найдем никогда, – основательно заметил Иванов. – Разве можно так действовать, как мы, в открытую?.. Тут нужны шпионаж и подкуп, – тогда быстро найдутся. Деньги – такая сила, что против них и дашнакцюкан не устоит. Все дело в сумме. За деньги мы давно бы и батарею нашли, и разбойников переловили. Даже самого их главного поймали бы, который у них числится начальником всей армянской кавалерии. А так… ходить по деревням… только насмешки вызовем…
Три дня еще провели мы в горах и все так же безрезультатно. Слухи же шли упорные, что у армянских революционеров есть склады оружия до артиллерии включительно.
Глава XXIX. Фанатики
Дома, в Агдаме, мы застали странную картину. По всему базару ходили длинные цепи татар и персюков-мусульман. Они здесь принадлежат к секте шиитов и являются заклятыми врагами другой мусульманской секты, сунитов, которые некогда убили их шаха Гусейна, потомка самого пророка. Да так убили, что была найдена лишь одна кисть руки шаха.
B воспоминание этого печального события шииты ежегодно устраивают религиозную процессию. На копье водружается сделанная из меди и ярко вызолоченная кисть руки. Все правоверные, вооруженные кинжалами и саблями, собираются толпами под это знамя и идут якобы на поиски своего шаха Гусейна.
Охватив друг друга за талию левой рукой и подняв в уровень со лбом правую с кинжалом или с саблей, они составляли длиннейшие шеренги, иногда человек во сто.
С неистовым криком «шах-Гусейн» все, как один, сперва делали шаг с левой ноги, качнувшись и всем телом влево. Затем хором выкликали «вах-Гусейн» и делали шаг правой ногой, качнувшись так же вправо и телом, взмахивая оружием. Народ бежал впереди и сзади этих фанатиков, одетых во все белое.
– Шах-Гусейн! – вешили они, – вах Гусейн! – отвечали сами себе. И крики их делались все громче, движения все быстрее и возбужденнее. Мало-помалу они приходили в экстаз. То один, то другой ударял себя слегка по бритому лбу огромным кинжалом, да так, что крупные капли крови текли по лицу и падали на одежду.
– Шах-Гусейн! – неслись вопли все тоскливее и настойчивее. И все грознее слышался ответ тысячи голосов: вах-Гусейн! Впереди колебались флаги и среди них блестели на копьях золотые кисти руки шаха.
– Вах-Гусейн! – заорал один фанатик и так щелкнул себя по лбу острием сабли, что кровь брызнула фонтаном из рассеченной раны. Его взяли из рядов. Строй сейчас же сомкнулся и пошел дальше. Раненого повели к бане.
Там на корточках сидели деревенские врачи и лечили отличившихся. Промыв рану, они залепляли ее большим шлепком свежего коровьего помета и обвязывали белой тряпкой на манер тюрбана. Мальчишки, и большие, и малые, сидели тут же на корточках. Муллы, учителя и цирюльники бритвами надрезывали им лбы. Кровь текла по грязным мордочкам, некоторые плакали, но никто не мог воспротивиться религиозному обряду.
На пригорке, за баней, стояла тоже толпа народу. Я прошел туда. Там наряжали на подвиг тех, кто дал клятву особенно послужить шаху-Гусейну. Вокруг туловища такого фанатика, по поясу его вкалывали в тело концы тяжелых длинных кинжалов. Рукоятки их связывали проволокой так, чтобы из кинжалов получилось нечто вроде корзины, вокруг всего туловища. Кровь текла и падала на обвязку по бедрам. Другой одежды не было.
На спине, на груди, на руках, на ногах, словом всюду, где можно было ухватить кожу пальцами и оттянуть ее, пронизывали проволоку, сгибали ее и на проволочное кольцо навешивали большие железные замки. К концу этой операции человек был так увешан кинжалами и замками, что едва мог двигаться.
Таких мучеников было человек пять. На них понавешали мало не с пуд кинжалов и замков. А фанатики счастливо и как-то светло улыбались. Вот им дали в руки по кривой сабле и по кинжалу. Взяв саблю в правую руку и обратив лезвие ко лбу, они наклонили головы. Кинжал торчал из левой руки острием вперед. Участники процессии подхватили мучеников под руки.
Впереди вынесли флаги и золотые кисти руки, правоверные быстро встали в шеренги; за флагами двинулись муллы с развевающимися седыми бородами, за ними повели под руки подвижников, грянули барабаны, шеренги участников завыли: шах-Гусейн, вах-Гусейн!! И процессия медленно двинулась на базар.
Туда уже вышла и наша рота в полном боевом снаряжении; вдали, на улице, виднелись конные казаки с пиками в руках. Было сообщено, что нужно держаться начеку. Два года назад такая же процессия внезапно кинулась на армян и учинила дикую резню. Теперь у них была мечта расправиться также и с нами. Но это оказывалось не так-то просто.
Вокруг бань уже скоро сидели толпы раненых. Все лбы у них были покрыты рубцами, иной раз очень глубокими и длинными. Лица измазаны кровью. Деревенские врачи едва успевали шлепать на лбы свежим коровьим пометом.
Что они делают?! – думал я. – Ведь этой грязью можно только заражение крови вызвать! – Каково же было мое удивление, когда по прошествии трех-четырех дней все рубцы зажили, не осталось даже красноты на сросшихся местах. Вот вам и чудодейственная помада из коровьего хлева.
Весь день и всю ночь до рассвета воздух оглашался неистовыми воплями фанатиков, каждый год в этот день искавших убитого шаха. Жизнь кипела.
Ярко горели там и сям маленькие костры и пылали жаровни. Всюду стоял чад от горевшего сала.
Вот останавливается татарин около грязной торговки. Что-то говорит. Та бросила черными руками на сковородку мелко нарезанного курдючного сала и кусочки сырого мяса. Тотчас же струя чада поднялась столбом вверх.
Перед гостем она разостлала циновку. Татарин сел на нее, поставив туфли впереди себя. Вынув из другой корзины небольшую доску, старуха положила ее на землю. Бросила гостю несколько блинообразных хлебов и вывалила чадящее кушанье на доску. Дав стряпухе две или три копейки, татарин стал со вкусом есть, выбирая сперва куски курдючного жира. Сало текло по пальцам и по подбородку, а счастливый бедняк наслаждался едой, шмыгая изредка по губам рукавом халата.
На улицах базара шум и гам. В богатый Агдам собралось на праздник масса народу из окрестных горных аулов. Торговля шла бойко. Покупали все, что нужно было иметь дома, и много ненужного. Материи, провизию, сушеные фрукты, железные изделия, разные дешевые украшения. Ни одна лавка не пустовала.
Восточные лакомства брались прямо с бою. Огромные колбасы из винограда и картофельной муки, обсыпанные сахаром, чучхелы, по-ихнему, разные сорта халвы, то сухой, то липкой, как глина и блестящей, как белая мазь, покупались целыми кусками. Конфеты, орехи сыпались в хурджины и мешки.
Мы чуть не до полуночи бродили по базару между кострами и факелами, рассматривая эту полудикую толпу горцев. Ссор не было, драк тоже не видели. Все шло чинно и мирно, но только очень уж шумно.
