– Здорово, хлопцы! – загремел голос командира.
Лихой возбужденный ответ.
– Справа по три! рысью ма-а-арш!
Звякнуло оружие, стукнули копыта и через мгновение только топот указывал, что сотня быстро пошла к Хаджалам.
Потом я узнал, что как вышла она на шоссе, так и неслась наметом до самого места происшествия. Версты четыре с гаком, – как говорили казаки.
Наши саперы не могли тягаться с конными. Те в четыре. минуты и сами оделись и коней поседлали и, когда примчался сотенный, они уже и на конях сидели, готовые в поход и к бою… А наши растяпы, не приученные к тревоге, еще только спины чесали да спрашивали друг друга: «чевой-то казаки зашумели?»
Пока разбудили Селунского, пока он отдал приказание одному взводу собираться, пока одевался взвод, прошло никак не меньше получаса. Со взводом отправились и Киселев с Молчановым. К обеду все вернулись. Оказывается, ночь была полна трагическими событиями.
На станции Хаджалы был переполох. Туда часов в десять вечера прискакал почтовый возок из Агдама. В возке лежал стражник с простреленной головой и грудью. Весь возок был залит кровью. Перепуганный кучер-татарин сообщил, что по ним был дан залп из-за могил, что стоят у дороги, в версте от Агдама, и тотчас же дорогу перегородили другие разбойники. Лошади остановились.
Разбойники подошли, увидели, что стражник убит, взяли его винтовку и шапку. Один предложил убить и возницу, но другие заступились за татарина. Свой мол-де брат, мусульманин. Поговорили немного и отпустили, но с приказом везти убитого стражника в Хаджалы, а в Агдам не сметь возвращаться.
Пока Хаджалинцы думали, что предпринять, посылать ли на дорогу патруль или полуроту… давать ли знать казакам в Хан-Кенды… подошла уже полночь…
К станции Хаджалы подъехал заведующий хозяйством Сунженско-Владикавказского полка войсковой старшина Золотарев. Он запоздал и выехал поздно, задержался на вечеринке в полку. Выехал, не глядя на ночь, по крайней необходимости: ему непременно нужно было попасть в Тифлис к сроку. Убийство стражника и переполох на станции были для него полной неожиданностью. Золотарев захотел ехать тотчас же, но: ямщики отказались везти, побоялись. Унжиев спросил его совета, как быть, посылать ли солдат.
– Куда вы пошлете? – ответил войсковой старшина. – Они, может быть, конные, а если и не конные, то все равно на дороге не останутся. Они удирают уже в горы, опасаясь погони. Теперь я с полной уверенностью скажу, что все уже удрали, и ехать можно безопасно. Подавать лошадей!
Начальник почты и ямщик принялись отговаривать войскового старшину не делать рискованного шага. – Пусть саперы идут в Агдам, осмотрят дорогу, осмотрят следы.
– А я буду сидеть здесь и ждать, что ли? – рассердился казак. – Давай сейчас же лошадей!
Наконец, часам к трем утра ему подали тот самый возок, в котором был убит стражник. Однако все же уговорили взять с собой в провожатые другого стражника, с поста. Все-таки вдвоем безопаснее.
Ночь была темная, ни зги не видно. Унжиев все же выслал на шоссе взвод и тот шел к Агдаму. Быстро мчался возок. До Агдама верст восемь. Вот уже и могилы белеют. Вон вправо чуть виднеются и стены старой разрушенной казармы стражников… Вдруг грянул слева из темноты залп.
Лошади испугались, рванулись, кинулись через шоссейную канаву, возок опрокинулся и мы вывалились, – так рассказывал потом стражник. – Винтовка у меня была за плечами. Вскочил, хотел снять ее. Опять загремели выстрелы. Стреляли разбойники с другой стороны шоссе. Выстрелил и офицер из револьвера и… вдруг упал…
Когда стражник увидал это, он испугался еще больше и бросился бежать. Добежал до садов Агдама. Сперва спрятался, а потом садами добрался к казакам, те и доставили его тотчас же командиру. Это он, оказывается, докладывал о происшествии.
Казаки нашли войскового старшину Золотарева лежавшим навзничь, с раскинутыми руками и ногами. Револьвер оказался под трупом. Разбойники не нашли его, хотя, видимо, обыскали убитого. Вещи и деньги из кармана исчезли. Барабан револьвера, системы «наган», имел в себе две пустых стреляных гильзы. Потом целый патрон и опять один стреляный. Левая половина рукоятки оказалась расщепленной вдребезги пулей. У войскового старшины был оторван первый сустав указательного пальца, раздроблен гозырь крайнего патрона на груди черкески и большая рана прямо против сердца. Надо полагать, что пуля ударила в ноготь указательного пальца, когда он как раз нажимал спусковой крючок револьвера, оторвала конец пальца, раздробила рукоятку револьвера, – отсюда рикошетом попала в гозырь, раздробила его и влетела прямо в сердце. Жизнь храброго, не растерявшегося офицера прервалась. Он был убит наповал.
Кругом обнаружили следы человек двенадцати. Пеших. Кто-то из них был тоже ранен. Казаки нашли пучочки травы, свернутой трубкой и смоченной кровью. Видимо, прикладывали к ране. Следы вели к реке Хаджалинке и пропадали в ней. Разбойники, очевидно, долго шли по руслу речки, прямо по воде.
Казаки обыскали все, что можно, но дальше никаких следов не нашли. На другом берегу Хаджалинки вздымалась гора, с версту вышиной, и каменистая подошва ее скрывала всякие следы. Обыскали и левую сторону шоссе, считая от Хаджалы; осмотрели все место вплоть до большой татарской деревни, стоявшей на окраине садов Агдама. Там нашли только следы, шедшие от деревни. Были ли разбойниками сами жители этой деревни, или следы случайные, или разбойники останавливались в селении, – ничего нельзя было определить…
Глава XXVI. Воровство
С этого времени началось нечто вроде войны. Жизнь и обучение батальона были смяты. Экзамены в классах батальонной школы произвели наспех. Вскоре вернулся из отпуска подполковник Вершицкий, – приказ о его переводе в 1-й Кавказский железнодорожный батальон запоздал. Ему тотчас же поручили заведование полицейско-административной работой.
Уже через неделю после убийства войскового старшины Золотарева пришло приказание обыскать татарское селение, расположенное вблизи места убийства. Вершицкий потребовал сотню казаков и первую роту. Селунский был немного болен, и роту повел я. В приказе, конечно, было отдано не об обыске, а о маневре. Казаки вышли в другую сторону, потом, обогнув Агдам, быстро понеслись к деревне, чтобы окружить ее со стороны Хаджалов. Я с ротой спешил со стороны Агдама. Мы свернули с шоссе и прямо садами шли к околице. Вот уже показалась деревня. Я не разворачивал роты, считая, что жители не посмеют убегать. В садах слышались заунывные, протяжные звуки. Это пастухи предупреждали жителей о приближении войск. Вдруг ко мне подбежал Молчанов.
– Что вы делаете?!.. Отчего не рассыпаете в цепь?.. Ведь разбойники могут убежать!..
– Куда они убегут? Там казаки, – указал я вдаль.
– А сюда, в сады! Ищи их потом; днем с огнем не найдешь.
Правда! – подумал я. И только что скомандовал: от середины в цепь бегом марш! – как раздались крики: «Смотрите!.. Бегут татары!.. В сады бегут…»
