Со стороны старта, поверх мотоциклетного рёва, грянул протяжный свисток «Внимание!». Народ моментально обратил лица от главного приза на первую шестёрку гонщиков. Каменно уставившийся в циферблат секундомера Доржиев медленно поднял флажок – даже правильнее сказать, целый флаг в фиолетово-белую клетку – и резко опустил его, одновременно отрывисто дунув в свисток – «Марш!».
И оказалось, что доселе ревевшие мотоциклы попросту шептали – теперь они взревели так, что кое-кто из зрительниц аж присел.
А гонщики, взметая тучи песка и швыряясь мелкими камешками, уже карабкались на своих взвывающих «конях» по обозначенной трассе на верх сопочки.
Испытывая какую-то необъяснимую жалость к Машеньке, Шишкин-младший потихоньку, как бы выбирая получше место для лицезрения мотогонок, оказался у неё за спиной.
– Машуль, а чего такая грустная? Не выспалась? – наклонился к маленькому ушку Александр.
– Выспалась! Даже чересчур! – отрезала Колпакиди-младшая таким тоном, что Шишкин-младший приготовился услышать продолжение. Типа, на кого я потратила свои лучшие годы!
– Ма-аш, хоть бы новости городские рассказала… Как там мои-то поживают? Так сказать, взгляд со стороны. По телефону у них на все расспросы ответ один: «У нас всё нормально», зато меня начинают допрашивать почище инквизиции.
– Со стороны всё нормально. А тебя не допрашивать надо, а давным-давно сжечь на многолюдной площади, как еретика и подлого беглеца…
– Ладно, ладно, так и быть, подарю тебе спички. Ну а твои как? Тетя Эля, Оля-Коля, Георгий Аполлонович?
– Тоже всё нормально.
– А как поживает Александр Македонский со своим семейством в оазисном Симферополе?
Вопросы-то пустяшные, банально-обыденные, но они заставили Машеньку удивлённо оборотиться к Шишкину-младшему. Он ей сроду и таких не задавал.
– Шишкин, я тебя не узнаю!
– Да ладно, – максимально тепло постарался улыбнуться Александр, что Машеньку окончательно подкупило. Она вздохнула:
– Твой тёзка маму чуть ли не до инфаркта довёл, да мы все в шоке…
– Что случилось?!
– Развёлся! И сбежал из оазиса Симферополя под родительскую крышу!
– О как!.. И что же теперь?
– А что же теперь… Папенька его к себе трудоустроил… Алименты платит Македонский! Он-то ладно, а вот по внучке бабушка Эля уже исплакалась…
– Ну, всякое в жизни бывает… – изрёк Шишкин-младший тоном умудрённого огромным жизненным опытом философа.
Хвост сентенции потонул в мотоциклетном рёве. Справа из-за сопки вылетела кавалькада гонщиков и устремилась на второй круг. Шли пока кучно.
– Маш, а как вы-то, – Шишкин кивнул в сторону «плацебщиков», – здесь оказались?
– Так это проще пареной репы, – усмехнулась Машенька. – Татьяна уж с полгода романчик крутит с Викто́ром, вот и сагитировала. Ейный папашка даже чего-то проплатить пообещался за наше выступление.
«Хм, полгода… Судя по пристальному «антиресу» директрисы, дочуркин избранник для неё – фигура неизвестная…» – подумал Александр, поглядев на Валентину Ивановну, зорко наблюдающую за воркующими Витенькой и Танечкой. Те же, без стеснения притиснувшись друг к дружке, производили впечатление чуть ли не семейной пары.
Чмаровские бабы тоже внимательно разглядывали воркующих голубков, одновременно пытаясь что-нибудь прочитать на лице директрисы, но лик сфинкса эмоций не выражал.
– Ну а ваша светлость как тут поживает? Шершеляфамишь потихоньку? – с сарказмом осведомилась Машуля.
– Не до грибов, Петька…
– Да-да-да… Сказки матушки Гусыни… Это ж ты только от меня, как чёрт от ладана… – Прекрасные очи Машеньки, как показалось Шишкину-младшему, блеснули слезой. – И здесь, говорят, тебя уже успешно лечит местная фельдшерица…
«Напела Танечка!» – исчезли последние сомнения у Шишкина.
– У тебя, Марь Георгиевна, только одно на уме! Да тут хлопот полный рот! По шесть уроков ежедневно, на каждый школьное начальство план-конспекты требует, плюс обязали показательный урок для всего района готовить, в интернате минимум два ночных дежурства в неделю… Я ж вам вчера рассказывал о своем житие-бытие. Жильё моё сама вчера видела – печка, дрова, вода во фляге да Мойдодыре…
– А тебя кто сюда гнал? – ядовито осведомилась Колпакиди-младшая. – Думаешь, я не поняла, что ты из-за меня и всех своих шалав сбежал?
– Ой, какие мы грозные! Но, допустим, так и есть. Объясни тогда: на хрена я тебе такой влюбчивый-переменчивый сдался?.. «Ты помнишь, изменшык коварный…» – дурашливо прогнусявил Шишкин.
Машенька ничего не ответила, отвернулась и сунула носик в воротник дублёнки.
Мотогонщики тем временем шли уже на третий, заключительный круг.
Но их было пятеро! Народ заволновался.
– Любой мотоцикл прослужит вам до конца жизни, если ездить на нём достаточно быстро… – вырвалось у Александра.
– Ты точно дурак, Шишкин! Дурак и циник, – бросила Маша, тоже с беспокойством завертев головой. – Там, может, человек покалечился…
– Да я же о мотоцикле…
– Ты себя-то слышишь? Или лишь бы ляпнуть?
– Право на глупость – одна из гарантий свободного развития личности! Заметь, не я придумал, Марка Твена цитирую, – сумничал Шишкин, хотя уже и сам сообразил, что смысл фразы совершенно противоположный, речь в ней не о сроке службы мототрещотки.
– Балабол ты, Шишкин, только и всего! – огласила приговор Маша.
А у старта уже в председательский «уазик» спешно загрузились фельдшерица Анжелика, Егор-глыба и предсельсовета Антонов. «Уазик» сорвался с места и скрылся за сопкой.
Почти одновременно, завершая последний круг, справа выскочила ревущая мотоциклетная пятёрка и подлетела к старту-финишу. Судья Доржиев взмахнул своим бело-фиолетовым полотнищем. Грохот двигателей смолк.
– Товарищи! Ничего страшного! – прокричал Доржиев. – Вот свидетели! – Он указал на финишировавших. – Шестой участник первого заезда сошёл с трассы по причине незначительной неисправности мотоцикла.
Официальная казённость фразы, а ещё больше возвращение «уазика», из которого недовольно вылез весь экипаж импровизированной «скорой помощи», ажиотаж в зрительской массе пригасили.
– Жив-здоров! Катит там своё железное чудо! – прогудел Егор-глыба, сделав жест рукой за спину. – Скорее всего, жиклёр в карбюраторе забило…
– Участники второго заезда! На старт! – прокричал Доржиев, свистя в свисток. Очередная шестёрка, пока все колхозные, выстроилась в ряд. Взревели двигатели.
– Внимание!.. Марш! – И в зрителей снова полетела песчано-гравийная смесь – главное богатство бывшего карьера и готового оврага.
– Машуль, а, Машуль, – примирительно сказал Шишкин, увидев, как к столам импровизированного магазина-буфета подкатил апельсиновый «шиньон». Из него вытащили несколько армейских двенадцатилитровых термосов, над которыми нависла с половником Наденька Богодухова. – Пойдём горячего чаю выпьем, а то ты, смотрю, совсем озябла.
