Шишкин проковылял к письменному столу, порылся в стопке своих институтских конспектов. «Вот как вам, Александр Сергеевич, например, такая идея – бьюсь об заклад, что ни в одной школе этого нет! – сварганить стенд про всякие крылатые фразы? Типа «Ежу понятно»… Вот с этого и начнём…»
Он уселся за письменный стол и принялся набрасывать на листе эскиз будущего стенда, вписывая в аккуратные квадратики пояснения:
«ЕЖУ ПОНЯТНО. «Ежами» в двадцатые годы называли воспитанников интернатов для одарённых детей, которые, по степени одарённости, грызли гранит науки в классах А, Б, В, Г и Д. Наименее одарённых сосредотачивали в классах Е и Ж. И уж если «ежи» могли разобраться в потоке знаний, то остальным было проще простого».
«МЕДВЕЖЬЯ УСЛУГА. Фразеологизм отсылает к басне И.А. Крылова «Пустынник и медведь». Одинокий человек (Пустынник) находит себе друга в лице Медведя: «Пустынник очень рад, что дал ему Бог в друге клад…» Бродили друзья по белу свету, устал человек и прилёг отдохнуть, а Медведь уселся стеречь его сон. Тут муха – то на нос, то на щеку спящему присядет. Отгонял-отгонял неотвязчивую Мишенька, а потом сгрёб увесистый булыжник, подкараулил, когда муха другу на лоб усядется, и «…хвать друга камнем в лоб! Удар так ловок был, что череп врознь раздался, и Мишин друг лежать надолго там остался!»
«РЕВЕТЬ БЕЛУГОЙ. Речь идёт не о безмолвной, как все рыбы, белуге, а о белухе – полярном дельфине. Вот он ревёт очень громко».
«РАСТЕКАТЬСЯ МЫСЛЬЮ ПО ДРЕВУ. В «Слове о полку Игореве» есть такие строки: «Боян вещий, слагая песнь, растекался мысию по древу, серым волком по земле, сизым орлом под облаками». В древнерусском языке «мысь» – белка. Переводчик со старославянского немного перепутал слова».
«СЕЙЧАС ВЫЛЕТИТ ПТИЧКА. Так часто говорят фотографы в ателье. Раньше, когда фотографировали на стеклянную пластинку, для качественного снимка клиент должен был замереть в одной позе на несколько секунд. Вот для маленьких непосед, чтобы привлечь их внимание, помощник фотографа в нужный момент поднимал блестящую латунную птичку-свистульку и дул – птичка ещё и трель издавала».
Бухнула калитка.
– Сергеич! – В дверях появился Ашурков. – Ты глянь, какая удача!
Он вытащил из портфеля две бутылки 0,75 литра с цветистыми этикетками.
– «Букет Абхазии»! Нектар! Ты знаешь, как там старики говорят? Чтобы научиться говорить по-абхазски, надо пить «Букет Абхазии». – Трудовик сымитировал кавказский акцент, воздев к потолку палец. – Его там вообще-то чёрным вином называют, за тёмно-гранатовый цвет.
– Что-то такое слышал, – кивнул Шишкин. – Вот какие букеты надо учителям первого сентября дарить. Такие цветы не завянут!
– А ещё, – зачмокал, прикрывая глаза, Ашурков, – есть «Чёрные глаза»… Тоже божественный напиток…
– «Ах, эти чёрные глаза! Меня пленили!..» – пропел Шишкин. – А я-то, наивный, полагал, что это про женский взгляд… Ну, что? По бокальчику?
– Мёртвого уговорите… – притворно вздохнул Ашурков.
Одна бутылка была раскупорена, вторую Шишкин благоразумно засунул в холодильник. Пока возился с пробкой, гость пробежал глазами по наброску будущего стенда.
– Это ты, Сергеич, куда?
– Да, вот, решил свой класс переоформить…
– Эх-ма, мне бы тоже не помешало, – сказал Ашурков. – У тебя и сейчас там хоть что-то да есть, а у меня – голые стены. Да и художник я от слова «худо».
– А ты не знаешь, в школе есть эпидиаскоп?
– Чёрт его знает… А что?
– Если есть, то можно из учебника или из книжки любую схему на ватман перенести и элементарно раскрасить. Тот же двигатель в разрезе при раскраске куда нагляднее выглядит: где в нём масло – жёлтым, камера сгорания – красным…
– Во! – загорелся Ашурков. – Давай на пару сварганим? Ты рисуешь, а я уж тупо раскрашиваю, как малышня альбомчик-раскраску…
– Ты сначала про эпидиаскоп узнай!
– А, ну да… Но даже если и нет аппарата, ты можешь что-нибудь попроще на бумагу перенести?
– Попробовать можно, но попозжé. У меня же открытый урок на носу. Кстати, вот тоже надо это выражение вписать. Знаешь, откуда пошло?
Ашурков пожал плечами в неведении.
– В дневнике Пушкина есть такая запись: «…Багратион – большой грузинский нос, партизан почти и вовсе без носу». Это он о курносеньком Денисе Давыдове. И далее описывается такая сценка. Якобы Давыдов явился с донесением к начальнику штаба русской армии генералу Беннигсену. «Князь Багратион, – говорит, – прислал меня доложить Вашему Высокопревосходительству, что неприятель у нас на носу!» – «На чьём носу? – спросил генерал. – Если на вашем, то он уже близко, а если на носу князя Багратиона, то мы ещё успеем отобедать».
Ашурков заржал.
– А вот ещё один исторический пассаж, – ехидно прищурился Шишкин. – Вот ты сейчас ржёшь, как мерин, а слышал небось выражение «Врёт, как сивый мерин»? Так вот. В начале прошлого века в одном из полков русской армии служил немец фон Сиверс-Меринг, мастер сочинять небылицы, почище барона Мюнхгаузена. В результате про врунов стали говорить: «врёт, как Сиверс-Меринг», а потом фразеологизм трансформировался в более понятного широким народным массам «сивого мерина». Множество выражений так в народе переиначили-упростили. Вот, к примеру, английское «Большое спасибо»…
– Сенкью вери мач! – тут же с видом знатока вставил Ашурков.
– Вот-вот. Когда в сорок пятом наши с американцами встретились на Эльбе и пошло братание, обмен сувенирчиками фронтовыми, типа сигареты «Кэмел» на зажигалку из патрона сделанную, то американцы, естественно, твердили: «Thanks very much!», а наши это тут же трасформировали в «Сенька, бери мяч!» и предлагали союзникам сыграть товарищеский матч. У Ильи Эренбурга это описано. М-да… Были времена. А сейчас друг на друга оружием бряцаем, ядрёной бонбой грозим…
– Да вроде не грозим… – неуверенно возразил Ашурков, блаженно попивая из чашки вино. – Наш Ильич в семьдесят пятом в Хельсинки вон какое соглашение подписал…
– Дядя! – хмыкнул Шишкин-младший. – Ты в это веришь? Да мы и Штатам, и натовской Европе были и будем костью в горле… Когда и что мы от них добрососедского видели? Ну их всех, этих политиканов! Выпьем лучше за прекрасный пол! За любовь и всё такое прочее. Я так понимаю, у тебя с Клавочкой полный ажур? Повязала она тебе красный галстук на шею? Ударно стучите в барабан?
– С Клавой у нас – серьёзно, – посуровел Ашурков, и тут же его физиономия разгладилась. – Мы, наверное, скоро поженимся.
– О, как! – присвистнул Александр. – Стремительно любовь набрала обороты… – Искренне удивился. Не успелось, что говорится, и подумать.
– Ладно… – засобирался Ашурков. Он отставил чашку и шагнул к вешалке.
– Да ты не обижайся! – воскликнул Шишкин. – Совет вам да любовь!
– А тебе выздоравливать. Ничего, до свадьбы всё у тебя заживёт!
