«Ничего не меняется», – хмыкнул про себя Александр, узрев подле широкого гранитного крыльца ДК мотоциклетный табун: «мински», «ковровцы», «ижи» и даже одна вишнёвая «Ява». «Наезднички!» В душе шевельнулось недоброе предчувствие обязательной драки, которой традиционно заканчивались вечерние визиты таких же мотоциклетных гостей к студентам во времена «помощи селу в уборке урожая».
Вход в вестибюль никотиновая команда не загораживала, но на подошедших учителей глянула недобро.
Шишкин и его армавирский коллега, как по команде, обречённо посмотрели друг на друга. «Пятнадцать человек на сундук мертвеца. Йо-хо-хо, и бутылка рому!» – тоскливо прозвучало у Шишкина-младшего в голове, когда он миновал курильщиков. Даже густой табачный дым не перебивал алкогольного выхлопа. Недоброе предчувствие крепло и нарастало.
…Даже в любви, в любви взаимной
муки одни-и-и.
Видно, рядом со счастьем они
живут в любви-и-и! —
рыдали в вестибюле словами Игоря Кохановского на музыку Анатолия Днепрова «Поющие сердца». Понятно, не вживую, а с затёртого винилового «гиганта» – Александр даже с полной уверенностью припомнил его название: «Для вас, женщины».
Пластинку крутила облезлая «Ригонда», соединённая чёрными проводами с такими же облезлыми усилителем и колонками КИНАП. Но звук вся эта облезлость выдавала мощный, хотя и не чистый. Впрочем, последнее совершенно не занимало дискотечную публику. Главное, что было громко.
Александр огляделся.
Несколько секций «киношных» кресел, расставленных по периметру вестибюля, были завалены разноцветной девчачьей болоньей и пальто. Ревущая радиола и акустические системы перегораживали оба входа в зрительный зал. Около радиолы торчал скучающий русоголовый парень лет двадцати пяти, лениво перебирающий конверты с грампластинками. Явно местный киномеханик и по совместительству организатор «дискотэки». Остальное пространство вестибюля заполняла скачущая под «музон» публика в диапазоне от пятнадцати до тридцати лет. Великовозрастный мужской пол не просматривался. Исключительно крепко сбитые дамы в теле. Под энергичные «Облака в реке» «дамы» двигались с деланной ленцой, больше оглядывая друг друга.
Однако их телодвижения тут же наполнились томной негой, как и зазывной поволокой взгляды, устремившиеся на молодых учителей, которых с королевской величавостью, невесть откуда прорезавшейся, едва наша троица ступила на танцпол, демонстрировала окружающим Клавочка. Школяры появление педагогов восприняли чуть иначе – разулыбались и заскакали ещё энергичнее. «Вот тебе и оробеют «при виде», зажмутся! – ехидно заметил Александру внутренний голос. – Это ты тут заробеешь, а может, ещё и по морде схлопочешь…»
Восьмой, девятый и десятый классы Чмаровской средней школы скакали чуть ли не всем списочным составом. Это Шишкину-младшему удалось разглядеть не сразу, потому как здесь школяры разительно отличались от самое себя за партами. Нет, с пацанами всё было, как и в школе, только почему-то никто из них разоблачаться из разномастных курток и не подумал. А вот школьные девушки, да и остальные…
Большим разнообразием фасонов их платья не отличались, зато длиной юбок и пестротой колера… Тут Клавочка со своим шифоном в пол выглядела строгой монашкой. Хотя бы что-то в стиле «макси» отсутствовало напрочь. Пред глазами сплошь из-под мини-юбок мелькали аппетитные окорочка и окорока, затянутые почему-то исключительно в чёрную сетку чулок и колготок. Радовали глаз и откровенные декольте. А уж «боевая раскраска» юных лиц… Шишкин-младший даже испытал на миг угрызения совести, что ещё полчаса назад столь негативно – благо не вслух! – оценил усилия Клавочки в сфере пользования косметикой. Туши, румян, губной помады и теней для век девушки на себя не пожалели, усердно руководствуясь принципом «чем больше, тем лучше». Субботняя сельская «дискотэка» больше напоминала не танцы-шманцы-обниманцы, а шабаш на Лысой горе в Вальпургиеву ночь. Вот ведь и впрямь, как говорят, танец – это вертикальное исполнение горизонтальных желаний.
«Картина ясная, Одесса страстная…» Александр откровенно и моментально заскучал. Но сразу развернуться и уйти тоже выглядело бы как-то вызывающе. Чего, спрашивается, вообще тогда заявился.
Под десятками наилюбопытнейших взоров он медленно прошествовал вдоль стенки к ревущей радиоле, поздоровался-познакомился за руку с торчащим рядом парнем, который, так и есть, оказался местным киномехаником по имени Андрей. Перебрал сваленные у музмашины пластинки. Ничего особенного там не обнаружилось. В основном старьё, на котором в городе уже года полтора назад все приличные меломаны поставили крест. Разве что звучащий «гигант», вроде бы нынешнего года выпуска, хотя, конечно, собранная на нём «солянка» уже малосъедобна, разве что средне-пожилым возрастом…
К Андрею подлетело несколько «ведьмочек», наперебой затребовавших… «белый танец». При этом каждая не преминула вежливо поздороваться с учителем.
– Здравствуйте, Александр Сергеевич!
– Добрый вечер, Александр Сергеевич!
– Ой, как хорошо, что вы пришли, Сан Сеич!..
«Ба! Да это ж мой девятый!..» – только и смог мысленно прошептать Шишкин. Косметическая штукатурка изменила милые девичьи лица до неузнаваемости, а уж годков-то прибавила…
От радиолы «ведьмочки» улетать не спешили. Они сверкали очами в чёрных провалах глазниц и плотоядно облизывали помаду с губ, которой всё равно там оставалось как крема на хорошем пирожном.
Киномеханик Андрей в ответ на требование выдать «белый танец» сильно заморачиваться не стал – двинул иглу звукоснимателя через пару дорожек. В зале зарокотал, еле узнаваемый из-за местной звукоаппаратуры, голос Вадима Мулермана:
Туда, где светится Паланга,
Где ветер, словно бег мустанга…
И тут же посыпалось:
– Разрешите вас пригласить, Александр Сергеевич!
– Приглашаю вас, Александр Сергеевич!
– Александр Серге-е-вич, белый танец! Дамы приглашают…
Шишкин озабоченно глянул на часы и запахнул плащ.
– Спасибо, девчонки, спасибо! Только я сегодня никак не могу.
И тут же, нахмурив брови, что должно было означать крайнюю степень занятости, боком-боком принялся пробираться к выходу, заметив, правда, краем глаза и других устремившихся было к нему «демониц» всех присутствующих возрастов. Отметил и уже самозабвенно танцующий подальше от завывающих колонок дуэт Ашурков – Сумкина.
Он практически добрался до выхода, когда в дверном проёме возникла фигура:
– Мужики-и-и! Та-ам… на-а-ших… бью-ут!!
Тут же мимо Шишкина, чуть ли не сбивая его с ног, к выходу кинулась практически вся мужская составляющая танцулек, только что изнывающая вдоль стен. А девичьи глаза теперь окончательно сконцентрировались на Александре.
«Японский городовой! Вот ведь попал под замес! – настраиваясь на неминуемые тумаки, подумал Шишкин. – Отхреначат сейчас за милую душу!.. И деваться-то некуда… Да и было бы куда… Что потом ты такое в школе?.. Ноль без палочки…»
