– Чего-чего? – переспросил Кобылин.
– Лингафонный кабинет. Класс оборудуем: на каждой парте – микрофоны и наушники, а на столе учителя – магнитофон и пульт для прослушивания. Для отработки правильного произношения каждым учеником иностранных слов.
– Серьёзная техника, – покачал головой Кобылин. – Давно пора, а то нашей ребятне с городскими тягаться трудно, особливо по иностранному языку. У нас, почитай, все предметы преподаются урезанно, не то что в городе. Вот и поступи сельское дитя опосля такого обучения в институт.
– Ниче, Михалыч, – хлопнул зоотехника по плечу Писаренко. – Твоя младшая, Люська, вон какая светлая голова – куда хошь поступит! Ладно, мужики, поехали!
Потапыч-второй завернул остатки снеди в газету, сунул сверток вместе с пустыми бутылками в «балетку», очистив тем самым москвичёвский капот. Ветеринарная парочка тем временем уже уселась в кабину. И легковушка резво рванула с места.
– Эва, полетели, как на пожар! – недовольно проводил «шиньон» взглядом Потапыч-второй. – Вот, Сергеич, чего делать не следует. Быстро поедешь – медленнее понесут.
Молодой учитель согласно кивнул, забираясь в кабину грузовика. Когда самосвал тронулся, апельсиновое пятнышко ветеринарного «москвича» уже виднелось далеко впереди, почти у отворота с шоссе в село.
А Потапыч-второй машину не гнал. Он вообще не любил быстрой езды, хотя вполне мог бы посоревноваться на автостраде с иной легковушкой. Знающие водилы не зря прозвали «стотридцатку» королевой дорог или ласточкой. Сейчас же Потапыч и вовсе сбросил скорость: скоротечное возлияние над панорамой родного села заметно ударило Потапычу по мозгам. Шишкин-младший это чувствовал и по себе – тоже, чуть ли моментально, закосел на голодный желудок.
Они с Потапычем из Чмарово выехали ещё затемно. Пока добрались до города, пока получили на складе оборудование лингафонного кабинета, пока загрузились на карьере, – отстояв очередь! – углём для колхозной котельной… Только ящики с лингафонным кабинетом пришлось трижды грузить-разгружать – не сыпать же уголь на них. Ну а потом так в две головы решили: пожуем позже, а двигать обратно надобно шибче, дабы вернуться не в потемках. Шишкин-младший домой-то заскочил на минутку – набил сумку магнитофонными катушками – не помирать же деревенскими вечерами без любимой «попсы» и рока.
В дороге же как-то переголодалось: Потапыч посасывал папироски, а Шишкин – «долгоиграющие» конфетки – мятные леденцы и «барбариски», которые всегда таскал в карманах.
В общем, «приняв на грудь», Потапыч-второй не рисковал: осторожно спустил машину с бугра и неспешно покатил к селу. Посему с трассы свернули лишь спустя четверть часа после расставания с зоотехником и его помощником.
А надо сказать, что отворот в село – примерно посередине того отрезка шоссе, который огибает Чмарово. Шоссе в село не заходит – бежит с запада на восток, метрах в пятидесяти выше северной окраины. Село – в низине, под сопочной грядой. Это их тут и кличут буграми, потому как сопками назвать язык не поворачивается – не столь круты и высоки. Бугры да бугры и есть. Но спуск от них к селу заметен.
А уж оно – широко и привольно раскинулось по огромной долине. От полноводной реки, правда, далековато, зато уже упомянутое обширное озеро – прямо за околицей. А за ним – тайга. Так и начинается, без каких-либо предисловий. Высоченные сосны заслонили дорогу на юг – это там, в трёх десятках километров от Чмарово, река. Но уже не по долине катит, а разрезает скалы. Ну а дальше уже натуральные сопки, сопки, сопки – в сосняке и кедраче, с непроходимой чащобой багуловых и прочих кустарниковых зарослей.
Потом, через четыре сотни километров, за хребтом-становиком, тайга уйдёт к западу, уступая место степи. Но там уже граница, дальше – Поднебесная со своею Великой стеною и прочими атрибутами.
Однако вернёмся на центральную трассу у Чмарово.
Слева, чуть отступив от шоссе и отворота в село, стоит уже упомянутый в нашем повествовании двухэтажный блочный дом на шестнадцать квартир, к которому примыкает отгороженный забором из бетонных плит мини-городок военных строителей: казарма на роту, стандартная передвижная котельная на мазуте, отапливающая и казарму и шестнадцатиквартирник, гараж-ангар с обширным навесом для автотехники, складские помещения. Рядом вознеслась водонапорная башня, больше напоминающая крепостной бастион, – десятиметровая, кирпичная, оштукатуренная, под островерхой крышей, где обустроилась туча голубей, кормящихся в основном с солдатского пищеблока. Котельная – это всеобщее благо: и военных строителей, и колхоза.
А справа, за пустырем, в некоем подобии парка из разросшихся тополей и кустов акации, отделённых от пустыря бело-голубым штакетником, монументально смотрится колхозная гордость – Дом культуры. Два высоких этажа, четыре квадратные колонны на входе, массивные, с помпезной резьбой по дереву двустворчатые двери. По бокам прилегающей к ДК просторной заасфальтированной площади – пара уличных фонарей: бетонные «карандаши» с загнутыми книзу «ложками» светильников – в областном центре точно такими оборудованы все центральные улицы. Только в городе на «карандаши» ещё троллейбусные провода понавешены, ну и, понятно, сами «рогатые» по улицам бегают. А здесь рогатые без кавычек – к фонарным столбам подходят, трутся боками. Но это – крайне редко, характерной картиной местного сельского пейзажа не назовёшь. Стадо с выпаса другой дорогой ходит, поэтому лишь наиболее блудячая единица КРС может тут оказаться, случайно, да и то ненадолго: ещё и пару лепешек не уронит, а уже прилетит с хворостиной хозяйка, и – конец коровьему променаду подле центра колхозной культуры.
Отворот с шоссе до этой самой площади перед ДК, как и она, тоже покрыты асфальтом, заканчивающимся подле левого фонарного столба. Здесь дальнейший путь круто поворачивает направо и далее уже разбегается в глубь села – и влево, и прямо, и наискосок, через мостик, к самому центру – к сельсовету и правлению колхоза, к сельскому магазину, который по-прежнему обзывают сельпом, хотя сельское потребительское кооперативное общество уже давно приказало долго жить.
В общем – круто вправо от фонаря и прямо – и вскоре подкатишь к школьному хоздвору, где и требовалось разгрузить лингафонное оборудование.
Но Потапыч-второй и учитель Шишкин до школы не доехали.
– Это чо жа такое? Ты гляди, Сергеич! – Потапыч сбавил скорость до черепашьей. Грузовик буквально подполз к площади перед ДК.
Глазам предстала удручающая картина.
Апельсиновый «москвич» прочно впечатался в бетонный столб, почти наполовину обняв его передним бампером и радиаторной облицовкой. Под вздыбленную и измятую, словно лист бумаги, крышку капота устремил печальный взор зоотехник Кобылин. Неподвижный, как столб, его плечом подпертый. Дверцы будки-«шиньона» распахнуты настежь, демонстрируя пустоту.
Потапыч и Шишкин выскочили из кабины самосвала.
– Михалыч! Ты как? – заорал Потапыч-второй. – Ни хрена поцеловались!
Зоотехник угрюмо взглянул на подбежавших и снова устремил глаза в моторные внутренности «москвича».
