– А тут чего притормозили? Проблема по линии местного здравоохранения, али немощь какая приключилась?
– У нас одна немощь… спермотоксикоз…
– Щас мы эту лавочку прикроем. – Шишкин подмигнул недовольному, но столь медицински подкованному Игорьку, шагнул на крылечко и шумно протопал в фельдшерский кабинет.
– Во, Сашок! Привет, тёзка! – радостно проорал Колпакиди из проёма окна. Чуть перевалившись на левый бок, выпростал из-под живота руку, протянул, чтобы поздороваться. – Приболел, али как?
– Али как, – пожал пятерню Александр.
Он повернулся к Анжелике. Не ошибся – солнышко просвечивало медуниформочку с максимальной наглядностью.
– Анжелика Фёдоровна, я за «неотложкой». Так, понимаю, пока вам некогда в лагерь…
– Нет, нет, Александр Сергеевич, вот я как раз её и доукомплектовываю и собралась в лагерь ехать. Мне и ребятишек надо осмотреть на педикулёз, гнойничковые… – Анжелка просто олицетворяла деловитость. «Какая актриса не состоялась! – восхитился внутренний голос Шишкина. – Уже собралась! Да там пацаньё от такого её вида охренеет!»
– А как вы туда доберётесь? – с большой озабоченностью спросил не покидающий оконный проём Колпакиди. Шишкину-младшему захотелось заплакать от умиления.
– Как обычно, – пожала плечами Анжелка. – Позвоню в сельсовет, там у нас постоянно «дежурка»…
– Кучеряво живёте! – выпятив нижнюю челюсть, удивлённо качнул головой Александр-старший. – Но, дорогая Анжелика, не стоит беспокоиться. Доставлю в лучшем виде! У меня сегодня как раз упомянутая мегатонна свободного времени… Заодно неплохо от городского смога отдышаться…
– Ну, если мегатонна… – многозначительно произнесла Анжелка.
– Вот и прекрасно. Тогда я поеду, – сказал Александр и, подняв вертикально левую ладонь над плечом, глянул на Колпакиди: – Не прощаюсь. Увидимся.
Повернулся к Анжелике, уже шуршащей упаковками бинтов и позванивающей пузырьками с йодом и зелёнкой:
– Вы только что-то такое наденьте, Анжелика Фёдоровна, а то там комарья и мошки́… Днём, если ветерка нет, – полная кайла! А про ночь – и вовсе молчу.
– Могу задарить обалденное импортное средство, – встрял Колпакиди. – Специально для геологов разработан – любого гнуса на километр отбрасывает, а запах практически парфюмный. На чистом прополисе!
Он шустро сдал назад, выпростал телеса из окошка и прокричал:
– Игорёк! Тащи сюда «Антикомарин»! Болгарский, в круглой баночке!
От умиления Шишкину уже хотелось не плакать, а рыдать.
«Интересно, – деликатно кашлянул в ухо внутренний голос. – Что же выкинет в лагере Анжелика?.. А с другой стороны… Почему она обязательно должна что-то выкинуть? Тут, похоже, у неё новая «аморе-море» обозначилась. Хотя… Анжелка – ещё та собака на сене! Ладно, поживём – увидим…»
Шишкин уселся на велосипед и покатил в лагерь. Хотел было домой заехать, но передумал. Попадёшься, по «закону бутерброда», директрисе на глаза, или Баррикадьевне, – обгуньдятся: «Не успели дети в лагерь заехать, а вы, Александр Сергеевич, понимаете ли, уже по селу безответственно раскатываете!..»
И тут мы поставим точку, чтобы у тебя, дорогой наш книгочей, немножко отдохнули глазки, а у молодого педагога душа и сердце – от переживаний и ран, нанесённых калёными перьями-стрелами «птиц стимфальских» (или чмаровских гарпий – без разницы!). Главное, что он выжил и не сломился. Тем и завершим сказание об одиннадцатом подвиге главного героя нашего эпоса Шишкина Александра.
Подвиг двенадцатый
Крушение козней тартара, или Печальный исход из Чмарово
Прощайте, скалистые горы,
На подвиг Отчизна зовёт,
Мы вышли в открытое море,
В суровый и дальний поход…
Николай Букин (1942)
1
«Росло бы так всё полезное!» – возмущался внутренний голос, пока Шишкин-младший обозревал зелёный океан свекольного поля, с которого и «предложил» населению летнего, так сказать, оздоровительного лагеря начать героическую трудовую деятельность главный агроном колхоза Иван Петрович Михайлов, высокий и худой дяденька в круглых очочках, которому дать его сорок лет никак не получалось. Муж «географини» Натальи Николаевны и, соответственно, папаня перешедшей в шестой класс Натальи Ивановны-второй больше напоминал студента-разночинца времён Достоевского и Чернышевского, чему способствовали видавший виды пиджак и такие же брюки, заправленные в кирзовые сапоги. Он и разговаривал как член тайного революционного кружка – негромко, но со значением.
– Подзаросла свеколка сорняком, – доверительно сообщил он Александру и собственной супруге, тоже отбывающей трудовую повинность до конца июля в школьном лагере. Сообщил с такой интонацией подпольщика, словно проклятые полицейские ищейки времён самодержавия обнаружили и изъяли все запасы нелегальной литературы и с большим трудом отпечатанных для «хождения в народ» прокламаций. – И моркву трава душит… Опять же картофель подходит пора окучивать, но это мы техникой…
– Я не знаю, кто кого душит, – решительно заявила Наталья Николаевна, – но учти – рабским детским трудом ты будешь наслаждаться только пять дней в неделю и не более четырёх часов в день. С утра до обеда ребята будут на прополке, и то при хорошей погоде, а больше никаких авралов! Тут тебе не Саласпилс! Мы – лагерь труда, но и отдыха!
– Да, да, конечно, – пробормотал супруг. – Однако, Наталья…
Шишкин-младший молчал. Знал, что чета Михайловых – однофамильцы с Танюшкой, знал, что её старший брат, кстати, тоже Иван, трудится по другой части, вдали от Чмарово и родного Кашулана, но всё равно испытывал душевный дискомфорт.
Скоро уже два месяца, как «оборвалась любви струна», с грустью подумал Александр. Внутренние всхлипывания подзатихли, конечно, но никуда не делась заноза в сердце. Вечерами всё равно накатывали щемящая тоска и виноватость.
Виноватость присутствовала оттого, что с каждым прожитым днём бездействие Шишкина-младшего ситуацию усугубляла. Нет чтобы сесть на «велик» или молоковоз, съездить, объясниться с Танюшкой глаза в глаза. Или попытаться вернуть всё или окончательно поставить точку. Избрал же страусиную политику: будь, что будет. Но страус, как известно, голову в песок не прячет, он же не «ранетый» на неё. Страус попросту показывает окружающим свою пятую точку: вот, мол, вы кто. «А что, не так? – буркнул внутренний голос. – Убедил ты, Шишкин, себя: всё, что ни делается – делается к лучшему. Удобно! Однако, где оно, это лучшее? «Там за облаками, там за облаками! Там, там-тарам-там-тарам!..»
– …Вот так-то лучше! – вернула на землю Наталья Николаевна.
Это она подытожила грозный диалог с супругом, который попытался-таки выторговать ещё «пару часиков» ребячьего трудового усердия после полдника, но эта попытка была отбита самым беспощадным образом.
