Терентьич узрел этот милый пустячок в универмаге райцентра. А так как Шишкин-младший практически каждый месяц дважды по понедельникам ездит туда на заседание бюро райкома комсомола, то ему и поручили закупить необходимое количество блюдечек с колпачком.
Александр, с этими заседаниями бюро, отработал для себя оптимально полезную схему: в субботу, после уроков, он выходил на трассу и «голосовал». Чаще всего, фартило. Из леспромхоза, что за Верх-Алеем, в город регулярно тащили кругляк японские тяжеловозы «Комацу». Водители попутчика брали охотно: было с кем потрепаться в дороге, а значит, за рулём не кимарнёшь и не улетишь в кювет. «Комацу» не «КрАЗ» – идёт мягко, ходко, хотя и прёт столь кубометров на себе плюс на прицепе, что диву даёшься. Просторная кабина отделана как в «легковушке»: сиденья мягкие, магнитолка песенки поёт, звукоизоляция поразительная – движок многотонной махины еле слышен. В общем, убаюкать водителя лесовоза из Страны восходящего солнца сам микадо велит. А попутчик – это живой разговор. И двести кэмэ пролетают незаметно. Для Шишкина-младшего – вовсе сплошной выигрыш: рейсовый «ЛАЗ» улепётывал из Чмарово в десять утра. На него, со своими шестью уроками в субботу, Шишкин, естественно, не поспевал. А кабы и успел: натужно рычащее изделие Львовского автобусного завода, травя пассажиров настырно проникающими в салон отработанными газами, только к обеду добиралось до райцентра, в город прибывало и вовсе, в лучшем случае, к шести вечера. «Комацу» же, давая рейсовому автобусу фактически четыре-пять часов форы, всё равно въезжал в город часом раньше. Пару раз Шишкин-младший с лесовозами пролетал, но и тогда не возвращался в село несолоно хлебавши: какая-нибудь попутка так или иначе подворачивалась. Если не до города, то до соседнего Нагаевского (там новую попутку словишь), а то и до райцентра, а уж оттуда в областную столицу машин шныряло с избытком.
Короче, в субботу вечером, при любом раскладе, Александр оказывался в городе, чифанил-нирванил в родительском доме, а в понедельник утром тем самым рейсовым «Львiвом» отбывал в райцентр и как раз поспевал на заседание бюро, традиционно проводившееся сразу после обеда.
Вот и в этот понедельник всё вышло, как нельзя лучше. Утром, поздравив маман с наступающим Днем Международной солидарности прогрессивных женщин земного шарика, Шишкин-младший уселся в автобус и к часу дня оказался в райцентре. Не спеша вкусил в местной столовке тарелку пельменей с незамысловатым капустно-морковным салатиком, удачно – хватило на всех – закупил в универмаге те самые блюдца и отсидел на бюро час с лишним.
Главного районного комсомольского босса на месте не оказалось, второй секретарь стаптывал сапоги на военных сборах, бюро вела третий секретарь, Валька Калюжная. Вопросы повестки дня – несущественная текучка – рассмотрели быстро. И остальное время – до отхода в Чмарово местного рейсового «пазика» – члены бюро потратили на «чаепитие», опять же, по случаю нависающего Восьмого марта.
И вот тут-то грянуло неожиданное. Между рюмашками «чая» прискакал шустрый улыбчивый паренёк. Как оказалось, замредактора «районки». Понятно, его тут же усадили за стол, налили «штрафную» и дали слово.
– Друзья мои! Во первых строках, безусловно, хочу, как бы, поздравить прекрасную половину собравшихся, как бы, с главным весенним праздником и пожелать, как бы, от всей души всего самого, как бы, наилучшего! – энергично прокричал очкарик замред. – Но это, как бы, не всё. Всем, как бы, женщинам района редакция газеты приготовила, как бы, праздничный номер газеты. – Замред поднял над головой и потряс отпечатанным в две краски экземпляром «районки»: – И не просто праздничным, а, как бы, с «изюминкой». А запёк в праздничную сдобу эту, как бы, «изюминку»… – Замред многозначительно замолчал, а потом выпалил: – …присутствующий за этим, как бы, столом… Александр Сергеевич Шишкин!
Все захлопали, а шустрый газетчик раздал членам бюро по пахнущему типографской краской экземпляру праздничного номера. Зашелестела бумага.
Ничего не понимающий Шишкин, которому замред вручил экземпляров пятнадцать, листанул четырёхстраничную «районку» и обмер: всю последнюю полосу – целый лист формата А3! – заполняли стихи, над которыми в цветочных виньетках красовалась его, Шишкина-младшего, физиономия! Фотка явно относилась к прошедшей в декабре комсомольской конференции, когда Шишкина скоропостижно избрали в бюро райкома, а после и вовсе – во внештатные секретари РК. На снимке он улыбался и рукоплескал. Но стихи!
Александр вчитался в строки:
Любовь к тебе – вот суть моя.
Любовь к тебе… Что до других!
Твои глаза, рука твоя,
молочный запах губ твоих…
Любовь к тебе… Тот не поймёт,
кому она – запретный плод,
кому она – как логарифм.
Люблю тебя!
Без всяких рифм!
Глаза скользнули ниже:
Я не верю наивным приметам.
Но я верю в удачу свою.
Жил да был не в ладах с целым светом
и вдруг встретил улыбку твою.
Вроде трезво умом пораскинуть —
ну и что? Ведь улыбок-то – тьма…
Но твою из души мне не вынуть.
И душа не сумеет сама.
Вроде всё в тебе просто, обычно,
как в других, а других – миллион.
Почему же не смог безразлично
взгляд скользнуть по тебе? Что же он?
Что случилось? Какая шальная
зацепила меня вдруг гроза?
Почему по тебе я скучаю
в сутках двадцать четыре часа?
«И биться сердце перестало! – у Александра разве что волосы не встали дыбом! Но по спине пробежало полчище противных мурашек. Он почувствовал, как лицо заливает жаркая краска смущения. – Кипит твоё молоко на примусе! Откуда? Как это попало в газету?!»
– Ах, как это трогательно! И как это изящно! – прижала к груди газету Верочка, врач райбольницы, избранная в декабре, вместе с Александром, в бюро РК. Она опустила глаза на страницу и с беллаахмадулинским завыванием зачитала:
Смотрю на тебя и любуюсь тобой,
как будто бы кисть Ренуара
коснулась ресниц – красота и покой,
и пламя душевного жара.
Изгиб силуэта волнующе мил…
В раскрытых ладонях, по-детски,
лежит, заменив мне и солнце и мир,
твое обнажённое сердце…
– Александр! Что же вы столько времени скрывали от нас свой талант?! Да вы не Шишкин! Вы просто Пушкин!
«Кто бы сомневался… – с угрюмой обречённостью подумал Шишкин-младший. – Вот ведь приклеилось! Хоть фамилию меняй! Пойти и записаться каким-нибудь Чекулдыковым, или… Кукушенко. Нет, последним тоже нельзя. Тут же окрестят: Кукушенко-Евтушенко… Уж лучше Пушкин… Но откуда?..»
И тут он понял, откуда! Ашурков и Сумкина! Облагодетельствовал, на свою голову, сладкую парочку! Как людей запустил в квартиру, пока на новогодних каникулах кайфовал в городе! А тетрадь с виршами аккурат в верхнем ящике письменного стола, под «вечным» учебником по русскому языку Бархударова и Чешко таилась. Вот глазопялки чёртовы! Коли уж в столе шариться приспичило, лучше бы этот учебник себе на хоровую читку взяли. Попутно подумалось, что учебник и впрямь уникален – больше дюжины переизданий выдержал. И нынешние девятиклассники, как и их сверстники из тридцатых годов, узнают о нормах родного языка из цитат произведений Пушкина, Фета, Пришвина, Белинского, Шолохова…
