«А доча получилась – да кака пригожа!» – то и дело повторяет баушка Евпраксинья, хитро поглядывая на Шишкина-младшего. Александр же прихлебывает обжигающий чай с обалденным вареньем из жимолости и только утвердительно кивает головой. А куда деваться? Завтра поутру в Кашулан прилетит на своём молоковозе Петрович и с ним надо возвращаться в Чмарово – уроки никто не отменял.
Да… Утром Александр чинно прошествует на ферму, под завидущими взглядами остальных доярок скажет: «С добрым утром!» – всем и… Танюше. Потом прискачет рычащий-бренчащий молоковоз, состоится стандартная процедура переливания из полного в полупорожнее – «тяжёлая атлетика»: тащи-подымай 40-литровую флягу – получи обратно тару. Потом… Потом за молоковозом украдкой Александр с Татьяной сольются в страстном поцелуе «в облипочку»…
Ну а дальше – тоска зелёная: захлопнется дверца кабины, ухмыльнётся Петрович, гукнет клаксоном, и молоковоз помчится в Чмарово. Ну а там – полчаса на всё про всё и… «Доброе утро! Садитесь! Тема урока…»
После сумасшедшего Татьяниного дня, в первую же субботу, Шишкин-младший рванул в Кашулан. Сердце трепетало. Но всё оказалось совсем не так, как он себе представлял. Танюша встретила и повела домой. «А это, пап-мам, Саша… Познакомьтесь», – покраснев, опустила она ресницы.
Так Шишкин-младший с пылу с жару предстал ранним утром пред очами Надежды Петровны и Евстафия Ивановича Михайловых – родителей Татьяны. Так сказать, к завтраку припожаловал. А грезил-то, грезил! – прикатит в Кашулан и… опять пельмешки остынут до вечера…
Чинное чаепитие в тот день, к счастью, не затянулось. Потом была экскурсия по кашуланским достопримечательностям и округе. Наморозившись и нацеловавшись в укромных от посторонних взоров местах, наша парочка и заявилась к баушке Евпраксии. Та, как пояснила Танюша, упорно жила одна, через две улицы от них.
Вот только тут, да и то не сразу, молодые дорвались, что говорится, друг до друга. Танюшкина бабушка оказалась старушкой догадливой – накормила обедом, а потом «срочно» подалась к соседке-подруге, строго наказав «внуче», чтобы та не забыла в семь часов вечера насыпать обитателям курятника «крупорушки» – смеси овса и хвойной муки, – куль с которой стоял у бабки в сенках. Вообще-то, до этого у Александра было понятие, что крупорушка – это такая машинка для дробления зерна, но, видимо, смесь как раз и вышла из подобного агрегата. Да и не всё ли равно, если хитрая баушка Евпраксия столь ясно дала понять, что раньше семи вечера дома не появится.
И слово своё сдержала – возвернулась в девятом часу. К этому времени Александр с Татьяной всё успели: и курей накормили, и печку протопили, и самовар раскочегарили, и… Вот только… оба чувствовали: лихорадочно всё как-то, с опаской, что врасплох застигнут.
– От молодцы! – заулыбалась с порога бабушка.
Пили чай, слушали вполуха баушкины рассказы о Гражданской войне и семёновщине, вполглаза пялились в мерцающий телеэкран, в полной мере ощущая только одно – то, что их руки находили под столом, горячие и ненасытные… Потом Александр долго провожал Танюшку до родительского дома. К баушке Евпраксинье, на ночёвку, вернулся, околев до неимоверности.
С утра Татьяна убежала на ферму, оттуда примчалась в десятом часу к бабушке, растормошила сладко спавшего Александра…
Обедали у Татьяны дома. Надежда Петровна оказалась женщиной сдержанной и немногословной, а вот Танюшкин отец, Евстафий Иванович, – собеседник интересный. Инвалид войны.
В сорок первом призвали. Второго сына, Василия, не дождался, лишь с фронта вернувшись, увидел. Оборонял Москву, потом был Сталинград. Тяжелейшее ранение. Восемь месяцев госпиталей и – списали подчистую, хорошо, хоть военврачи ногу спасли, не отняли. Правда, сохнуть она с той поры стала, но шкандыбать, как сам Евстафий Иванович выразился, возможность имеется. Домой в ноябре сорок третьего вернулся с орденом Красной Звезды – за подбитый фашистский танк – и на костылях. От костылей через полгода избавился, а вот крепкая палка – как приросла с тех пор к левой ладони.
Все эти подробности биографии Евстафия Ивановича вряд ли бы Шишкин-младший узнал, если бы не Танюшка. Она и отца тормошила: «Папка, ну расскажи, ну расскажи…» Отцом она гордилась.
Александр вспомнил, как на военных сборах после окончания института им устроили «обкатку» танком. Задача перед будущими офицерами запаса стояла простая, как мычание: залезть в окоп с прочными пробетонированными стенками, дождаться, когда над головой пролязгает бронированное чудовище, потом высунуться из окопа и «поразить» бронетехнику деревянной «гранатой» в моторную часть.
Так уж на что был глубок и крепок окоп, но, когда многотонная машина, обдавая жаром и рёвом дизеля, прокатила поверху, от чего земля ходуном заходила, – показалось, что раскрошится сейчас же в пыль вся толщина бетонных стенок и завалит земелька родимая бедненького «борца с танками».
Когда Шишкин-младший сподобился высунуться из укрытия, танк уже отъехал на такое расстояние, что еле-еле хватило длиннорукому Александру здоровья докинуть деревяшку до танковой кормы. И ни хрена, скорее всего, танк он не поразил – тюкнула «граната» в заднюю стенку. Только и угрезилось, что если бы и в сам-деле швырнул боевую кумулятивную – авось и приложилась бы она, как положено, донышком-воронкой, да и сработала на проламывание брони раскалённой взрывной струёй. Но не факт. А вот как в настоящем бою, где бетонных окопов нет? А как ещё чуть крутанутся над головой несколько тонн – ну это и вовсе «кайла» – заживо завалит!
– Евстафий Иванович, а и вправду, расскажите, как танк подбили? – попросил Александр, поделившись теми своими «страхами» с военных сборов.
– Тут ты, паря, в самую точку, – кивнул отец Татьяны. – Кабы не колодец кирпичный, жидкое место от меня бы осталось… Это ж прямо в городе было… Канализационный колодец. Мы туда с корешем моим, Володькой Ершовым, забралися, потому как немец утюжил сверху неимоверно. «Лапотники» на нас в тот день сыпали и сыпали…
– Это пикирующие «юнкерсы»?
– Они самые! С сиренами включёнными пикировали. А ещё, помимо бомб, пустые железные бочки сбрасывали. Насверлят фрицы в таких бочках дырок и сбрасывают. И летит бочка, да так завывает – душа в пятки уходит!..
– Страшно было?
– Ну а ты сам-то как думаешь? – усмехнулся Евстафий Иванович. – Я тебе вот что скажу… Ежели кто-то бахвалится, что шёл в бой без страха – врёт! Страх – он постоянно спину царапал. Жить хотелось – словами не передать! Только этого и хотелось… Мало о чём больше думалось… Выжить, выжить… – Он замолчал.
– Папка, ну про танк-то расскажи Саше, – напомнила Татьяна.
– А что тут рассказывать… – не сразу заговорил снова Евстафий Иванович. – Вылезла из-за угла эта коробка чёрная, бухнула из пушки и полезла прямо на нас. Только и успели на дно колодца свалиться. А когда он через нас переполз, Володька меня кверху подтолкнул. Была у нас одна бутылка молотовская… Слышал про такие?
Александр кивнул.
– Это финны придумали. Танки наши жгли ещё в финскую.
