– Проходи. – Левая рука второго секретаря ткнула в череду стульев у длинного, приставного к основному, стола.
Сам хозяин кабинета быстро обогнул приставной стол и уселся напротив.
– Ну, здравствуй, Александр! Как дела молодые? Распрощался с альма-матер? – Глаза второго секретаря лучились теплотой и вниманием, неиссякаемым комсомольским задором и бодростью. И это «тыканье» с порога, наглядно олицетворяющее доступность в общении и всю мудрую глубину принципа демократического централизма, и это широкоулыбчивое обаяние, без которого молодой боевой резерв большевистской партии попросту жить не может, не умеет и не хочет, – всё это Шишкина-младшего несколько напрягало. Казалось, что в следующее мгновение обаяшка Виктор Николаевич прыгнет на Александра прямо через стол и радостно задушит в объятиях. Это ж какая радость, какое счастье общения!
– Да, нормально… – только и смог вымолвить Александр.
– Хорошо, хо-ро-шо! – энергично тряхнул головой с безукоризненным пробором в остатках волос второй секретарь и напористо-бодро заявил: – А я что тебя призвал-то. Хочу предложить тебе инструктором к нам пойти. Ты и в школе, и в институте хорошо зарекомендовал себя на общественной работе, хорошо учился. Что скажешь? – Комсомольский босс откинулся на спинку стула и широко улыбнулся. С таким видом, словно невиданно осчастливил собеседника.
«Ну, точно, папаня подсуропил!» – со злостью подумал Александр. Предложение, наверное, и вправду для только что вылупившегося педагога престижное – как никак, а областной! комитет! молодой гвардии партии Ильича! Но оказаться в столь высоких стенах означало статус-кво ситуации «Все достали!»: и незыблемость родительской опеки, и новые штурмовые приступы бывших подружек, и вполне возможный неминучий крах в уклонении от греко-соседской экспансии.
Убытие в Чмарово представлялось уже не бесстрашным и героическим шагом в пугающую неизвестность – сродни подвигам Чкалова, или целинных первопроходцев, или даже Юрия Гагарина, а чем-то типа небесной благодати. Господи, да пролей ты её на меня!
Ступор Шишкина-младшего второй секретарь, естественно, оценил со своей колокольни.
– Не боги горшки обжигают!
«Да им горшки и ни к чему…» – мелькнуло у Александра в голове.
– Неожиданно как-то… – выдавил он. – А что это за…
– Вакансия у нас имеется в орготделе, – продолжая излучать братскую теплоту, пояснил комсомольский начальник. – А занимается в основном орготдел ростом рядов, организацией сбора членских взносов…
«…И прочей скучнейшей тягомотиной», – закончил про себя Александр, тут же представив, как всю эту нудистику он пережёвывает, мотаясь по районам необъятной области. Как неубедительно призывает заводских, колхозных и совхозных комсоргов улучшать комсомольскую статистику. Или со страхом лезет в тёмный забой угольной шахты, чтобы найти там молодого горняка, обладающего редкой забывчивостью архиважной уставной обязанности уплаты членских взносов…
Видимо, что-то из этого всё-таки выплеснулось Шишкину на физиономию.
– Понимаю, – с угасающей улыбкой сказал второй секретарь. – Но для начала надо это пройти. Зато потом…
«Ага – суп с котом!» – продолжался реально-виртуальный диалог за длинным полированным столом. Но высокопоставленный зазывала явно что-то почувствовал. Он окончательно стёр панибратскую улыбку с лица и глянул на Александра с той же серьёзностью, что и девушка в приёмной.
– Понимаю, – повторил он. – Конечно, работать, например, в идеологическом или в отделе оборонно-массовой и физкультурно-спортивной работы интереснее. Но главное – начать, достойно влиться, так сказать, в нашу дружную семью… – Посуровевший Виктор Николаевич перегнулся через стол и заговорщецки прошептал Александру в лицо: – Толковые парни нам нужны. И на низовых должностях не засиживаются. Тут уже многое от человека зависит. Хотя и не только…
Шишкин-младший невольно отшатнулся и встал.
– Товарищ второй секретарь областного комитета! Спасибо за прямой товарищеский разговор. Обязан со всей комсомольской честностью и откровенностью сказать вам…
Физиономия хозяина кабинета заметно вытянулась от услышанного, а Александр продолжал чеканить:
– …Не потяну! Такая ответственность! – Он едва удержался, чтобы полуобморочно не закатить глаза. – Не знаю, о чём вас проинформировали, но вся моя общественная работа в школе и институте, по сути, свелась к одному – рисованию стенных газет. Сам себя корю за это! И идеологически подкован, считаю, слабо, и оратор никудышный… Да и вообще… Убеждён, есть более достойные и способные, чем я. Вот даже на нашем факультете, особенно среди историков, то есть выпускников отделения истории…
– Так, так… – Второй в областном комсомоле снова откинулся на спинку стула, разглядывая Александра как диковинного зверя.
Шишкин-младший сообразил, что пафос следует пригасить, потому как его фальшивость вот-вот хлынет через край.
– Я ведь, Виктор Николаевич, поучительствовать нацелился для того, чтобы себя проверить, умения работать с людьми поднабраться. Вот, думаю, три обязательных года в школе отработаю, а там, может быть…
– Может быть, может быть… – скучно и сухо повторил областной комсомольский бог второго ранга, встал из-за приставного стола и перешёл на своё основное рабочее место.
– Ну что ж, товарищ Шишкин… А может, дать время подумать?
И снова воззрился на Шишкина-младшего взглядом посетителя зоопарка, горюющего у клетки с человекообразной, крайне смышлёной, но всё-таки обезьяной, которой так и не удалось выйти в люди.
– Да я уже и в путь-дорогу собрался… – вроде бы виновато потупился Александр и соврал для убедительности: – В школе уже обозначился. Ждут. Учебный год на носу.
– Ну, вольному воля, – буркнул комсомольский бог и углубился в ворох бумаг на столе. – Не задерживаю…
4
Из областной комсомольской цитадели Шишкин-младший вышел с двояким чувством. Виноватости и облегчения. При всём своём цинизме и склонности к ёрничеству не мог отделаться от ощущения прямо-таки осязаемого вреда, который причинил своим отказом региональной комсомольской жизни. Ведь не просто позвали, чтобы тёпленькое место предложить, а ответственное и беспокойное дело: не бумажки перебирать. Областной комитет – это же командировки в самую-самую «глубинку», недосып, сухомятка, бездорожье, сквозняки в щелястых сельских заезжках. В общем, на блатное трудоустройство мало похоже.
Но с другой стороны, сам себе ты не принадлежишь. И вместо забрезжившей свободы – тесный намордник со строгим ошейником. За язычком-то тут архиконтроль надобен, как в тылу врага. Ляпнешь хрень какую-нибудь, без всякой задней мысли, а как истолкуют? От папан и маман печальных примеров тому Шишкин-младший наслушался досыта. Год-другой – и он тоже перейдёт на кухонный шёпот… В конце концов, ну не узник же он замка Иф: копать-копать путь к свободе, а попасть в соседнюю камеру. И что, снова копать-копать, пока подходящий труп не подвернётся? И кто ещё гарантирует, что из мешка удастся выбраться, а не камнем пойти ко дну? Александр Дюма пером по бумаге водил, спасая Эдмона Дантеса, а чем водить Александру Шишкину, спасая себя?
